Сергей Трифонов - Пощёчина генерал-полковнику Готу

– Старший лейтенант Гордеев, прибыл в наше распоряжение из Ленинградского военного округа.

Подполковник-танкист безапелляционно ткнул Алексея пальцем в грудь и словно прорычал:

– За что награды?

– За финскую, товарищ подполковник, – бодрым командным голосом ответил Гордеев.

Танкист повернулся к кадровику, коротко бросил:

– Беру. Давай документы.

Кадровик собрал документы Гордеева в один пакет и, пока танкист расписывался за них в журнале, спросил:

– Товарищ подполковник, а вы мнение молодого командира не желаете услышать? Возможно, он захочет служить в другом месте.

– Не желаю. Будь здоров.

Он взял портфель с документами и, подтолкнув Гордеева к двери, буркнул:

– Пошли.

Опешивший Гордеев, словно бычок на поводу, безмолвно вышел за подполковником на улицу. Яркое солнце ударило в глаза, осветило подполковника, и Алексей увидел, что перед ним вовсе не дремучий грубиян-солдафон, а вполне интеллигентный человек с умными, чуть ироничными глазами, большим чистым лбом, какие бывают у университетских профессоров.

– Честь имею представиться, – мягким баритоном произнёс танкист и вскинул руку к козырьку фуражки, – подполковник Зайцев Иван Иванович, начальник штаба 29-й танковой бригады. Вам представляться не надо, я успел заглянуть краем глаза в ваше личное дело.

Подполковник закурил и предложил немного пройтись.

– Вы, Гордеев, на меня не обижайтесь. Нечего вам, боевому офицеру, смолоду торчать в высоких штабах. Уму-разуму там не научат, командного опыта не приобретёте, новой техники руками не пощупаете. Вы уже знаете, идёт формирование новых механизированных корпусов. Наша бригада – основа для формирования танковой дивизии. Вот и поучаствуйте в новом, интересном деле. Дадим вам роту для начала. Обучите её, а там, глядишь, и батальон не за горами. По рукам?

Алексей оттаял, улыбнулся, крепко пожал протянутую руку.

– Вы один, без жены?

– Пока да.

– Ну и ладно. Тогда пошли, перекусим – и в дорогу. До Бреста путь неблизкий, триста пятьдесят вёрст без малого.

Они подошли к припаркованной у здания управления чёрной ГАЗ М-1, любовно именуемой «эмкой», забрали с собой водителя, спортивного вида сержанта-сверхсрочника, и направились в ведомственную столовую.

Погода стояла жаркая. Солнце трудилось вовсю, сжигало оставшуюся нескошенную траву, заворачивало трубочкой листву на деревьях и кустарниках, превращало почти что в порох мхи на лесных прогалинах. Чуть голубоватое небо было высоким и прозрачным. В его высях нередко появлялись ястребы и огромные коршуны, нарезавшие большие круги, высматривая на полях и лугах свою жертву. Грациозные аисты, захватившие придорожные вётлы, столбы, кровли водонапорных башен и все мало-мальски одиноко торчавшие возвышенности, сторожили свой молодняк в гнёздах, по-хозяйски оглядывая округу.

Когда миновали Неман и пересекли старую государственную границу СССР с Польшей, шоссе Минск – Брест стало получше. Началась Западная Белоруссия, в сентябре прошлого, тридцать девятого года, присоединённая к СССР. Подполковник Зайцев, устроившись на заднем сиденье, сразу за Минском уснул и сейчас сладко похрапывал, вызывая улыбки Алексея и водителя. Гордеев с жадным интересом рассматривал бывшие польские земли, примечал многое ему незнакомое. Бесконечно тянулись сосновые боры, изредка перемежавшиеся берёзовыми рощами, зарослями орешника, шиповника и ежевики, узкими участками золотистых ржаных и жёлтых рапсовых полей, лугами сеяных трав. В лесу нигде не увидишь сухостоя и валежника, хворост повсеместно убран.

Стали попадаться скрытые садами хутора. Крыши изб и хозяйственных построек повсеместно были крыты соломой, реже дранкой, и уж совсем редко крашеным металлом. В глаза бросались бедность и одновременно какая-то незнакомая советскому взгляду ухоженность, чистота дорожек, прибранность подъездных путей и пешеходных тропинок. На всех хуторах из труб поднимались узкие столбы дыма. «Странно, – подумал Алексей, – неужели в такую жару печи топят?» Как будто услышав его мысли, водитель, сержант Батрак, сказал ухмыляясь:

– Бимбер гонят, да хлеб пекут.

– А что такое бимбер? – спросил Алексей.

Водитель с удивлением взглянул на Гордеева.

– Так это ж ихний самогон такой, товарищ старший лейтенант, крепкий до чёрта. Кто из свеклы гонит, кто из картошки, из зерна, а кто побогаче – из сахара. Неужели не пробовали?

Алексей, смутившись, промолчал.

Нельзя сказать, что шоссе жило активной жизнью. В оба направления двигался в основном армейский транспорт: гружёные или с людьми ЗИСы и ГАЗы, мастерские, цистерны. Встречались шедшие в сторону запада дивизионы 122- и 152-мм гаубиц, сапёрные и понтонно-мостовые батальоны, фургоны медслужбы с большими красными крестами на брезентовых боках. Мелькали, сверкая чёрным лаком и требовательно сигналя, легковые автомашины армейского командного состава, НКВД, партийных, советских и хозяйственных работников. Изредка проходили переполненные, с настежь открытыми окнами рейсовые автобусы отечественной и польской марок. Основой же шоссейной жизни были многочисленные и разнообразные телеги, повозки, возы, груженные сеном, прошлогодней соломой, пиломатериалами, дровами, хворостом, армейские фуры и полевые кухни. Вся эта гужевая братия двигалась неспешно, занимала правую сторону шоссе, жалась к обочине, а зачастую и шла по обочине, поднимая огромные облака густой пыли.

Часам к семи вечера, когда злое июльское солнце легло отдыхать в западных просторах сосновых боров, въехали в Барановичи. Двадцатисемитысячный городок, половину населения которого составляли евреи, утопал в садах, густых зарослях сирени, боярышника, шиповника и чубушника, был окутан запахами цветов, жареного мяса, печёного хлеба и кофе. Повсюду попадались шинки, таверны, кабачки, трактиры, кофейни, кондитерские, чайные… По мощёным улочкам сновали торговцы пирогами, пивом, табачными изделиями.

У приезжего могло создаться впечатление, что в городке только и занимались тем, что пили и ели. Собственно говоря, так оно и было на самом деле. Владельцы и работники магазинчиков и лавок, мастерских по пошиву и ремонту обуви и одежды, мастерских и магазинов ювелирных и скобяных изделий, адвокаты, стряпчие большую часть времени проводили в шинках и других, как говорили в СССР, пунктах общепита. Там, за чашкой кофе или чая, стаканом бимбера или дешёвого вина, кружкой местного пива решались дела, проворачивались сделки, шёл обмен новостями, собирались и распространялись сплетни.

В одном из таких злачных мест, в шинке старого города, решил сделать привал проснувшийся подполковник. По всему, он тут бывал неоднократно, так как хозяин, пожилой еврей, одетый не по погоде в тёмного цвета шерстяную тройку, завидев вошедшего, поднял руки и эмоционально воскликнул: