Евгений Яськов - Война глазами ребенка

Когда стемнело, дед взял мешок с обмундированием, а мама и тетя Аня – другие, приготовленные для схрона вещи и ушли в сторону Сожа. Часа через два они вернулись. Мы ждали их. Дед, увидев нас, уверенно произнес:

– Ну, все, дети. К приходу незваных гостей мы подготовились. А дальше – помоги нам Бог!

Ночь была для всех тревожной, потому что после нее наступала совсем другая, пока еще непонятная нам жизнь.

Наши части оставили Рудню вечером, а на следующий день, рано утром в нее вошли немцы. Очевидцы рассказывали, что первой в деревню въехала полевая кухня, демонстрируя тем самым, с одной стороны, полное пренебрежение к своим врагам, а с другой – мирные намерения.

В поселке немцы не появлялись, но дед, проявляя осторожность, никого на улицу не выпускал. Мы прилипли к окнам, разглядывая улицу и пытаясь обнаружить на ней непрошеных гостей, но она до середины дня была пуста. Потом в отдалении послышался шум, который постепенно становился все громче и громче. Наконец, мы поняли – откуда он исходил. Из сосонника выползла бронемашина и прямиком – к нашей хате, хотя слева и справа стояли другие, притом некоторые из них были посолиднее, побогаче.

У хаты бронемашина остановилась. Из нее вышли двое солдат и фельдфебель. Солдаты подошли к калитке, сбросили хомуток, которым она пристегивалась к плетню и хотели войти во двор, но не тут-то было. На их пути встал Додик, наш дворовый пес. Он не просто залаял, а оскалил зубы и, приседая на задние лапы, рычал, готовый броситься на непрошенных гостей. Таким я его никогда не видел. Мне казалось, что он вообще не умеет лаять. Всех односельчан он знал, чужие к нам не приходили, так что не было необходимости прибегать к лаю. А здесь возник особый случай. К нам пришли не просто чужие, а враги и Додик это почувствовал и смело встал на их пути.

Немцев это, однако, не остановило. Фельдфебель достал пистолет и несколько раз выстрелил. Додик завизжал, а потом, продолжая скулить, куда-то исчез. Путь был свободен. Солдаты вошли во двор, фельдфебель за ними. Мы все переместились к окну, которое выходило во двор, и замерли. Дед проговорил:

– Фельдфебель сейчас постучится и представится.

Но фельдфебель, как и солдаты, молча прошел мимо дверей хаты и нырнул в хлев, ворота которого солдаты распахнули перед ним. Создавалось впечатление, что немцы пришли в свой собственный двор. Они знали, как открываются двери, где что находится и никого ни о чем не спрашивали.

Вскоре из хлева появилась церемония: впереди – наш кабанчик Борька, которого палками погоняли солдаты, а за ними торжественно, с улыбкой на лице – фельдфебель. Дед, наверное, не оставил мысли, что фельдфебель, хоть на обратном пути, но все-таки зайдет в хату и что-то скажет, но…церемония молча проследовала мимо окна и далее – за калитку. Один из солдат погнал Борьку в сторону сосонника, а другой солдат и фельдфебель сели в броневик и последовали за ними.

– Взяли в плен нашего Борьку, – сказал дед. В его голосе чувствовалась досада. Может быть оттого, что не отдал накануне кабанчика красноармейцам, а может быть потому, что ошибся в своем предположении об учтивости немцев.

Я хотел пойти разыскать Додика, чтобы оказать ему помощь, если он жив, но дед не разрешил мне выходить. Он, по-видимому, чувствовал, что еще не все закончилось. Оставшись в хате, я полез к деду со своими вопросами, на которые тот неохотно, но отвечал. Я спросил:

– Дедушка, а почему они сразу к нам приехали, а не к другим?

Дед, то ли в шутку, то ли всерьез, ответил:

– Значит, разведка у них хорошо работает.

Я не понял – причем здесь разведка? Ведь она существует, чтобы разведывать расположение врага, а не кабанчика. Дед ответил:

– Исход в войне, внучок, зависит не только от солдат и их вооружения, но и от того, как они накормлены. А этому вопросу германцы всегда уделяли большое внимание.

– А что же они не поехали к нашим соседям – Циркуну или Зарецким?

– А что к ним ехать? В их хлевах, наверное, пусто. Опять же – разведка!

– А почему они не зашли в хату, не спросили разрешения?

– Да потому, что они оккупанты, а оккупанты ни у кого разрешения не спрашивают!

Может быть, я еще долго мучил бы деда своими вопросами, но в это время снова послышался знакомый нам шум и около хаты остановилась та же самая бронемашина, но на ее капоте лежало что-то красное. Присмотревшись, мы поняли, что это – поросячья голова.

Из бронемашины вышли солдаты. Они взяли за уши поросячью голову, внесли ее к нам во двор, положили на крыльцо и молча, ничего не говоря, ушли. Через несколько минут броневик затарахтел и удалился туда же, откуда и приехал.

Мы вывалились из хаты. На пороге лежала голова нашего кабанчика Борьки. Глаза его были закрыты, как будто он мирно спал. Только стекающая на крыльцо кровь говорила о другом.

Пока взрослые обсуждали, что делать с необычным подарком немцев, я пошел разыскивать Додика. Нашел его в углу повети забившегося под дрова. Он был весь в крови, но жив. Жалобно поскуливая, он зализывал левую переднюю лапу.

У Додика оказалось две раны. Одна пуля вспорола его бок, оставив длинный след. Эта рана не была опасной, так как пуля внутрь не попала. Тетя Аня смазала ее йодом. А вот другая пуля перебила кость у лапы, оставив невредимым сухожилие. И теперь эта лапа болталась на этом сухожилии. Тетя Аня смазала йодом раздробленные части кости, затем соединила их и туго перевязала это место бинтом. Надо было бы наложить гипс, но где его было взять? Потом эту лапу она прикрепила с помощью пояса к шее Додика, чтобы она была навесу. Додик все это время поскуливал и облизывал в знак благодарности руки тети Ани. Я же стоял и плакал: бедный Додик, такой ласковый и незлобный, а как смело бросился на фашистов! А мы лишь в окно смотрели.

Впрочем, все произошло так неожиданно и так быстро, что мы и глазом не успели моргнуть, как одно из живых существ нашего двора было тяжело ранено, а другое – зарезано. В живых остался только наш кот Кеша. Это был большой черный кот с пушистой шерстью. Он все время сидел на подоконнике и молча наблюдал за происходящим во дворе. По-видимому, он все понял и из дома выходить не спешил.

Весь вечер взрослые обсуждали произошедшее, судили-рядили, как будет дальше и как себя вести.

На следующий день мы, не отошедшие еще от происшедшего накануне, услышали тарахтенье у хаты. Выглянув в окно, увидели, что возле калитки остановился мотоцикл с коляской. Через мгновение два здоровенных немца в зеленых плащах с красными повязками на рукаве буквально ворвались в хату и, ничего не говоря, схватили деда за бороду и потащили его к мотоциклу. Дед был в одном исподнем. Женщины, не сговариваясь, дружно бросились на них, пытаясь вырвать деда из их рук. Немцы, не церемонясь с женщинами, ударами в грудь уложили их на землю, втолкнули деда в коляску и укатили.