Валерий Кормилицын - Держава. Том 3

– Японовская земля… То – яма, то – канава, – морщась от боли, встретил её раненый. – Сестричка, дай попить, – попросил её.

Держа кружку у губ раненого, она подумала, что при встрече с Глебом сердце так не колотится, как при встрече с Акимом.

Не долечившийся от ран генерал Мищенко вновь вступил в командование Западным конным отрядом, с трудом формируя боевую единицу из полков, разбросанных по всему Маньчжурскому фронту.

И тут пришла новость, что в далёком Петербурге император собрал военный совет из генералов: Драгомирова, Гродекова, Роопа для решения вопроса о командующем.

– Тон задал Драгомиров, – в деталях, словно сам там присутствовал, рассказывал окружившим его офицерам Кусков. – Я не люблю куропатку под сахаром, – заявил императору и генералам Михаил Иванович. Монарх, зная эксцентричную натуру своего генерал-адьютанта, посмеялся и снял Куропаткина с должности, поставив вместо него папашу Линевича.

– Променяли шило на мыло, – пришли к выводу офицеры.

Русская армия остановилась на Сипингайской позиции.

Тело подъесаула Дмитрия Серафимовича Фигнера друзья предали земле на харбинском кладбище.

В апреле русские войска полностью восстановились и были готовы к новым боям.

Из России составы каждодневно везли подкрепления и вооружение.

– Да подумаешь, Ляоян с Мукденом потеряли и лесные концессии на реке Ялу, – философствовал начитанный Кусков. – В 1812 году Москву оставили, а француза всё равно победили. Кутузов в таких же годах был, как и Линевич… Но голова работала…

– Может и Линевичу следует глаз выбить, на пользу отечеству, – высказал своё видение будущей победы Глеб.

– Но-но, Рубанов, не забывайтесь. Вокруг вас не одни студенты, но и верные воины царя-батюшки, – сделал ему выговор Ковзик, начавший приходить в себя после гибели друга. – Сипингайская позиция для Линевича – то же, что Тарутинский лагерь для Кутузова. Отъедимся, отоспимся и в бой.

– Как бы так не получилось, что только отъедимся-отоспимся, – возразил Кусков, покрутив анненский темляк на шашке.

– Вам, господин бывший студент, царь клюкву пожаловал, чтоб от кислоты челюсти свело и говорить не хотелось, ан нет… Несёте бог весть чего…

– Это оттого, что третью степень хочется, – погладил новенький орден на груди Рубанов. – Осталось Владимира получить – и брата догоню, – вывернув шею, с гордостью оглядел три звёздочки на погонах. – Сотником стал, что равно армейскому поручику.

– А вы, господин сотник, язвите оттого, что неприятель ваш любимый городок Бодун занял… Наслышаны про ваши похождения-с, – огрызнулся Кусков.

Сказать что-либо Ковзику не посмел.

– Бодун жалко, спору нет, – взгрустнул Глеб, но у нас ещё Харбин остался… А за ним Владивосток и все другие города по железнодорожной ветке транссибирского экспресса. Что-то нехорошо вы хихикаете, господин вольнопёр, – осудил он товарища.

– Это я сейчас вольнопёр, а вот подготовлюсь, сдам экзамены экстерном за Николаевское кавалерийское училище и корнетом стану, – вдохновился Кусков. – Вы поднатаскаете меня по некоторым дисциплинам, господин подъесаул? – обратился к Ковзику.

И на утвердительное кивание начальской головы поинтересовался:

– Господа! А была ли пощёчина генерала Самсонова генералу Ренненкампфу после Мукденского сражения? Казаки балагурят, что была.

– А вы слушайте их больше, мсье Кусков, – улыбнулся Рубанов. – Ещё ни то услышите.

– А что ещё? – затаил тот дыхание.

– Ну-у, что папашка Линевич укусил генерала Сахарова…

– Ага! Дёснами, – захохотал Кусков. – В это я не поверю.

– Пощёчины не было, но повздорили, – командирским басом завершил спор Ковзик. – За пощёчину дуэлью расплачиваются… В их судьбе так получается, что всю военную карьеру неподалёку друг от друга служат. Сначала в Ахтырском полку Александр Васильевич Самсонов служил, а в1895 году этот полк получил под командование Павел Карлович Ренненкампф. Сейчас он командует Забайкальской казачьей дивизией, а Самсонов – Сибирской. Из ахтырских гусар казаками стали… Чего им драться-то?

– Февральские и мартовские газеты пришли, – потряс толстенной кипой Глеб. – Пишут, что учреждён Совет Государственной Обороны. СГО, если коротко. Коллегиальный орган, в который вошли: военный министр и начальник генштаба. Морской министр и начальник морского генштаба. А возглавил Совет Обороны великий князь Николай Николаевич… Та-а-к. Что ещё интересного? В начале марта уволен с должности Лопухин.

– Это что за фрукт? – удивился Ковзик.

– Полицейский чин, что прохлопал события девятого января.

– Да пёс с ним, что про нас-то пишут? – заинтересовался подъесаул.

– Сейчас найду. Вот, – развернул газету Рубанов: «В бою под Мукденом были окружены несколько рот 55-го пехотного Подольского полка. Командир полка полковник Васильев передал знамя ординарцам, чтоб вынесли его к своим. Роты прикрывали их отход. Погибли все. Васильева японцы подняли на штыки, но стяг не попал в руки врага».

– Молодцы подольцы, – похвалил полк Ковзик. – Мы вот тоже знамя пехотного полка вынесли, хоть бы кто написал об этом. Ну, что там ещё?

«При отступлении от Мукдена 1-й Восточно-Сибирский стрелковый полк вышел из боя с японцами в составе 3-х офицеров и 150 нижних чинов. Но сохранил знамя.

– А в Мокшанском полку сколько осталось? И никто не напишет… Обидно… Героически дрались, а в России о мокшанцах никто не узнает… И про Фигнера никто не вспомнит, – расстроился он.

– Бог узнает. У него там всё записано, – отложил газеты Глеб. – И мы всю жизнь будем помнить…

Наступила Пасха.

– Это ж надо? – возмущался Кусков. – Куриных яиц не достанешь, – оглядел аккуратные ряды палаток и коновязи в вётлах.

– Зато тепло, как у нас летом, – нашёл положительный штрих Рубанов, посмотрев в ультрамарин неба с белесыми облаками, и полюбовавшись потом ромашками в зелени травы: «Становлюсь лирическим, как старший брат. Я воин, а не поэт».

И тут запел соловей… На душе стало тепло и приятно…

– Господа! Христос Воскресе, – преподнёс друзьям по гранате капитана Лишина.

– Воистину Воскресе, – воскликнул Кусков, одарив товарищей фиолетовыми в крапинку перепелиными яичками. – У китайцев купил, – прояснил ситуацию. – Там ещё яйца куропатки были, но неприлично как-то… Сами понимаете… Командарм всё-таки.

– Чего же теперь, и куска сахара не съесть, коли генерал Сахаров штабом Маньчжурской армии руководил, – подбросил дарёное яичко Ковзик. – Ну а я вам дарю своё начальское – благодарю… В рифму получилось, – хохотнул подъесаул. – И по коробку спичек в придачу.

– День такой! На стихи тянет. А не могла бы ваша благодарность, Кирилл Фомич, выразиться как-то более весомо…