Александр Осипенко - Пятёрка отважных

— Значит, и ты стал фашистом?..

— Иди, дочка, поиграй, — сказал отец. — Ты ещё маленькая, чтобы всё понять, во всём разобраться…

— Я не маленькая, — ответила Густя. — И я хочу понять, почему ты перешёл на сторону фашистов…

— Так надо, так мне подсказала моя совесть.

— Потому что ты немец, — продолжала Густя.

— Потому что я немец, — поддержал её отец. Обидно, очень обидно было Густе. Зачем её отец

родился немцем? Все люди как люди, а её отец бургомистр, служит фашистам, потому что родился немцем? До этого времени Густя думала, что в Советской стране жили только советские люди, а получается, были и такие, что только прикидывались советскими… Так что же должна делать она, Густя?..

Ночью Густе приснился хороший-хороший сон. Тёплый, солнечный день. Мама в белом платье с пионерским галстуком на шее. Школьный двор. Торжественная пионерская линейка, и, наверно, целых сто барабанщиков старательно выбивают мотив походного марша. Густю принимают в пионеры. Мама завязывает на её шее галстук. Барабаны бьют всё громче.

От их грохота Густя и проснулась. Был уже день — позднее утро, — и кто-то гремел кастрюлями.

Густя надела халатик, сбежала вниз, заглянула в кухню. Там незнакомая женщина готовила завтрак.

— Вы кто? — спросила Густя.

— Твоя мама, — ответила женщина. — Можешь называть меня мамой Тоней…

Если бы вдруг обрушилась крыша над головой, или изба пошла скакать вприсядку, или в кухню забрался медведь, Густя так не удивилась бы, как удивилась непрошеной маме.

— Мне не нужна никакая мама, — сказала Густя. — Моя мама умерла, и другую я не хочу…

— Ничего не поделаешь, — спокойно ответила женщина. — Твоему отцу тяжело управляться с хозяйством, потому что ты ещё маленькая, вот он и попросил, чтобы я смотрела за домом, была тебе мамой… Иди умойся, и будем завтракать…

Антонина приказала так решительно, что Густя не стала возражать, умылась, но завтракать не пошла, а незаметно убежала из дому, побежала к Максимке. Может, он что-либо посоветует?..

Максимки дома не было.

— Ни свет ни заря помчался к Данилке и до сих пор ещё нет. Сама уже беспокоюсь, — сказала Максимкина мама.

— Может, вы разрешите подождать Максимку во дворе? — спросила Густя.

Ей совсем не хотелось возвращаться домой, где хозяйничает незнакомая женщина, задумавшая стать её матерью. Максимкина мама посмотрела на Густю жалостливыми глазами.

— Ты, наверно, и не завтракала ещё? — спросила она.

Густя хотела соврать, что завтракала, но она никогда и никому не врала. Поэтому Максимкина мама догадалась, что Густя не завтракала.

— Садись за стол, — пригласила она Густю. — Пока позавтракаешь, Максимка прибежит, обрадуется…

Максимкина мама обняла Густю за плечи, повела к столу. От её доброты у Густи на глазах показались слёзы.

— Ты чего это? — спросила Максимкина мама. — Всё уладится, всё будет хорошо… Антонина Павловна тебя не обидит. Она с твоей мамой дружила…

Густе который уже раз было с чего подивиться. Оказывается, всё местечко знает о её мачехе, одна она ни про что не догадывалась. Максимкина мама поставила на стол картошку с кислым молоком, нарезала хлеба. Густя начала завтракать. А тут и Максимка появился.

— А ты чего тут? — с порога накинулся он на Густю. — Тебе тут нечего делать…

Густе стало не по себе, так неловко, что даже кусок хлеба застрял в горле. Никогда не ожидала, что Максимка поступит с ней вот так сурово.

— Сынок, как это ты разговариваешь с девочкой? — возмутилась Максимкина мама. — Ай-яй-яй, как же тебе не стыдно?!

Максимке действительно стало стыдно, но он не хотел признаваться в этом — не позволяла мальчишеская гордость.

— А чего её отец у немцев служит, — сказал Максимка, глядя себе под ноги.

— Так то ж отец, а не она, — напомнила мама. — А ты же с Густей дружил… Как же можно вот так сразу дружбу перечёркивать? Может быть, у девочки и без того на душе тяжело, а ты ещё её упрекаешь…

Максимка совсем растерялся. Он не хотел разрывать дружбу с Густей. Не хотел её обижать…

— Я что, — начал оправдываться он. — Я ничего… Это Данилка с Кешкой запретили мне знаться с Густей.

— У тебя своя голова на плечах, — сказала мать. — Чужим умом долго не проживёшь.

Мать рассудила как нельзя лучше. Максимка обрадовался. Теперь у, него нет вины ни перед Густей, ни перед Данилкой с Кешкой.

— Выйди во двор, когда позавтракаешь, — сказал он Густе.

— А я позавтракала, — ответила Густя и побежала во двор за Максимкой.

Они сели на бревно под хлевушком.

— Дай честное пионерское, самое-самое пионерское, что никому не выдашь тайну, которую я тебе открою, — шёпотом сказал Максимка.

— Самое-самое пионерское, самое-самое честное, — поклялась Густя.

— Тогда слушай, — зашептал Максимка. — Мы начинаем борьбу с фашистами. Но для этого нам нужен красный командир. Его мы освободим из лагеря пленных. Командиру понадобится лошадь. Без лошади командиру никак нельзя воевать. Лошадь мы уведём у коменданта. Операция под названием «Гром» начнётся через три дня…

Ночь была по-летнему тёплая и как осенью — тёмная. Под кручей, в малиновых кустах за кузницей, стрекотали кузнечики. Перечеркнув небо из чёрного бархата, мелькнул и потух над землёй метеор.

Данилка постоял, послушал — вокруг тишина. Тогда он осмелился, открыл дверь в кузницу. Она заскрипела, заголосила ржавыми петлями. Что-то чёрное сорвалось из-под крыши, захлопало, засвистело, описывая круги по кузнице, как тот гроб в повести Гоголя «Вий». Данилка оглянулся, надеясь на спасение — от порога на него таращились три синих огненных глаза.

Если бы такое случилось до войны, Данилка потерял бы сознание. Теперь он не мог, не имел права бояться. Какой же ты партизан, если не умеешь победить страх!..

Но как только Данилка преодолел страх, так сразу же ничего страшного не оказалось. Страшилище с тремя огненными глазами превратилось в гнилой пень, который кузнец дядя Спиридон притянул в кузницу, чтобы было на чём сидеть. А другое страшилище, что летало под крышей, оказалось летучей мышью. Летучая мышь, как только Данилка перестал бояться, сиганула в дыру над горном. А пень светился как и раньше. Данилка сел на него.

Первым прибежал Кешка. За ним появился Лёва. Одного Максимки не было. Посидели, подождали — нет. Вышли втроём во двор, прислушались — тишина. Возвратились в кузницу. Наверно, что-то случилось с Максимкой. До этого времени никогда не опаздывал…

Конечно, увести Грома у коменданта они могли и втроём. Но без Максимки идти на ипподром, где комендант держал Грома, было просто не по-товарищески. Вместе договаривались, вместе обсуждали операцию, так надо вместе и идти на неё.