Георгий Ключарев - Конец Зимней грозы

— Едва ли есть нужда! — прервал Ибрагимов попытку Мотаева что-то сказать. — Многие высказались, итоги подведены. В ротах мы поработали. Командирам и политработникам, может, полезнее более обстоятельно познакомиться с общим положением на Сталинградском фронте?..

Все зашевелились. Сидевшие на койках вскочили, протиснулись в круг. Звания и должности на миг были забыты. Кочергин, оттеснив Ибрагимова, отступившего за спину Бережнова, тоже подался вперед, встал вплотную к столу. Подполковник, кивнув замполиту, сморщил лоб, помедлил и вдруг энергичным движением руки начертил на карте жирную дугу, основанием опиравшуюся на русло Волги. Короткими, отрывистыми фразами он скупо пояснил направления и цели ударов трех фронтов, участвовавших в операции по окружению Сталинградской группировки врага, и затем более обстоятельно остановился на роли боевых действий корпуса в этой операции, от дефиле Сарпинских озер и до юго-западного фаса дуги у Старого Рогачека.

— Эка удавка! — вставил кто-то. — Ловко их зажали… А куда, товарищ подполковник, остальные гитлеровцы подевались? На западе?

— Части Юго-Западного фронта где-то за Доном перерезали железную дорогу Сталинград — Лихая, на насыпи которой мы вчера сражались… Стало быть, плацдарм у нас там на правом берегу есть.

За внутренним кольцом не иначе вскорости и внешнее будет! — многозначительно пояснил подполковник. — Кстати, от немецкого плацдарма у моста через Дон до окруженных, как раз там, где наш корпус, пока близехонько! Так что мы вроде бы промеж молота и наковальни, — выразительно стукнул он кулаком о кулак. — Прошу принять это к сведению и держать свои подразделения в полнейшей боевой готовности, товарищи командиры! Может, есть вопросы? — закончил Бережнов, обводя всех светлыми, с янтаринкой, чуть навыкате глазами.

— Разрешите, товарищ подполковник? — неожиданно для себя подал голос Кочергин. — Вы сказали о внешнем кольце и плацдарме противника, имея в виду угрозу извне тылам армий, блокирующих «котел»?

Бережнов кивнул.

— Армий нашего фронта?

— Да, только Сталинградского.

— Значит, у нашего фронта их побольше?

— В чем суть вопроса, Кочергин?

— Кто же, случись что, защитит фронт с тылу?

— Школа Ванченко? — оживился Бережнов. — Найдется кому! — добавил он жестко, когда немного стих общий смех.

Угомонились не сразу. Бережнов сидел в коротком, серого сукна румынском реглане на овчине. Подполковник часто мерз и поэтому даже в натопленном автобусе был в ушанке. Полузакрытые веки под кустистыми бровями слегка покраснели. Мясистое, немного длинноносое лицо с энергичными складками на шее и у подбородка насторожено. Большая рука с карандашом, зажатым в толстых, узловатых пальцах, тяжело лежала на карте.

Покашливание, перешептывание, легкое движение стали общими.

— Итак, я вижу, вопросов больше нет? — прервал паузу комполка. — Тогда по местам!

Шумно толпясь у узкой двери, все быстро начали выскакивать из автобуса. Кочергин выжидающе взглянул на Гаспаряна.

— Вы, лейтенант, — перехватил его взгляд Бережнов, — погодите! Вам особое указание: опишите боевой путь, пройденный полком, и нанесите его на карту. Для истории… В дальнейшем аккуратно ведите журнал боевых действий и карту. У вас есть к тому способности, — хитровато улыбнулся он. — И вот что! — посерьезнел комполка. — Отчетность по всем формам — тоже ваша забота. Так что не заскучаете, лейтенант!

Отвечая «есть!», Кочергин чуть скривился: поспеешь ли всюду?

Бережнов и Ибрагимов тут же отбыли в Советский, в штаб корпуса, а Мотаев с Гаспаряном зарылись в картах.

…Накануне, после боя у Карповки, все еще не чувствуя одеревеневшего тела, но начиная, кажется, согреваться в мокрой, липкой одежде, как под компрессом, Кочергин, сидя в «виллисе» рядом с Мотаевым, задремал. Когда он открыл глаза, сизо светились оконца незнакомой комнаты с дощатым некрашеным столом внизу, за которым сидела, как ему показалось, деревенская девчушка, простоволосая, в ситцевой цветной блузке и тянула что-то из жестяной кружки, подбирая с ладони крошки ржаного хлеба, половина краюхи которого лежала подле нее. Ничего не понимая, он некоторое время смотрел вниз с лежанки, пытаясь связать события прошлой ночи с настоящим, потом мгновенно сел, скинув с себя овчинный тулупчик. Оказавшись совершенно голым, он тут же снова поспешил его натянуть. Услышав возню на лежанке, девушка подняла голову, поставила кружку и, прыснув, выскочила вон. В сознание сразу ворвалось все случившееся после того, как он выбрался из реки на берег. Там его окликнул с броневичка Козелков и вскоре вернулся на «виллисе». В нем уже сидел капитан. Потом эта жарко натопленная комната, в которой какая-то бабка, стянув с него все, начиная с сапог, укрыла тулупом и напоила горячим отваром…

Скрипнула дверь, и вошла та самая бабка. Поспешно схватив еще нераспечатанную акварель «Пеликан», найденную внучкой, по-видимому, в каком-нибудь брошенном немецком чемодане, Кочергин, поначалу намеревавшийся было немного задержаться, теперь заторопился в автобус. Там оставался только Мотаев.

«Плохо мне сталось, кабы не он!» — украдкой метнул в его сторону благодарный взгляд лейтенант, разогнув спину после двухчасового заполнения и переписывания отчетности по более чем десяти формам, которые он и видел-то впервые. Правая рука с непривычки онемела, химический карандаш от излишнего старания то и дело ломался, и от спешки при затачивании — тоже. Однако самым тяжким делом оказалось вписывание фамилий, инициалов и воинских званий в похоронные, хотя поначалу он счел его самым простым и отложил напоследок. Заполняя очередную сероватую бумажку со стандартной формулой извещения о трагической гибели молодого, полного сил человека, он невольно думал о такой же вот возможной своей судьбе, исчезающей в непомерно разбухшем ворохе канцелярских извещений. Хотелось добавить два-три неизбитых теплых слова, но вписать их было некуда… Да на очереди еще была карта. И вот с помощью «Пеликана» он принялся ее раскрашивать. Но тяжелое чувство не проходило, и работа не ладилась.

— Не серчай, Юра, — разряжая молчание, мягко положил Мотаев руку на его плечо. — Ну рассекретил твою гражданскую профессию Ибрагимову, тот Бережнову…

— Везет мне ра-аскрашивать. Только и делаю, что раскрашиваю…

— Давай-давай! Чеши, пока время есть. А я посмотрю на твое искусство, — взял он сигарету. — Другой раз, может, не приведется. — Уселся поудобнее, закинул ногу на ногу, закурил.

— Как ты все-таки из Карповки выбрался и в «виллисе» оказался? — поинтересовался Кочергин.

— Как! Кабы Зенкевич не объявился, быть и мне, где теперь Князев… Обложили нас автоматчики! Что ему досталось — мое было! Может, меня прикрывал? Гложет эта мысль!