Георгий Ключарев - Конец Зимней грозы

— Немного, — неуверенно улыбнулся тот. — Вот кожу здорово содрало… Санинструктора бы!

— Да пагады!.. Мнэ одного тэба многа! Памалчи луччи… Нэ мешай круги считать!

— Какие такие круги? — переводя дыхание, удивился подбежавший политрук роты Лизун.

— Разнацветные, на выбор! Не задерживатэ! Как посчитаю, пойдем фашистов из пасэлка выбиват…

Оба офицера и постепенно столпившиеся вокруг подполковника плотным кольцом солдаты облегченно грохнули смехом. Издалека со всех сторон на смеющихся оглядывались однополчане, орудовавшие саперными лопатками. Им очень хотелось бы послушать, чем так снова развеселил всех командир полка.

Давящий в спину рев танковых моторов, грохот и лязг, визг пуль, перемежаемые пинками пушечных ударов, гнали согнувшегося Сыроежкина, заставляли петляя, прыжками нестись без оглядки вверх по улочке. Завидев впереди угловатые каски гренадеров, военфельдшер ошалело метнулся в ближайший дверной проем и, пролетев просторное помещение, проскочил во вторую дверь. В маленькой полутемной комнатке он с разбегу едва не врезался головой в стену. Сбоку светился небольшой оконный проем, забранный ординарной рамой, лишенной стекол. Крики «хальт» и короткие автоматные очереди у самого дома заставили обмягшие ноги шагнуть к окну. На вытянутую руку от него высилась глинобитная стена.

«Все, конец!» — загнанно завертелся по комнате Сыроежкин и тут же инстинктивно судорожно схватился за набрякшие тяжестью карманы шинели.

Испытывая острое чувство жалости к себе, он рывком вывернул карман и вытряхнул через порог в первую комнату затарахтевшее по полу, тускло сверкавшее его содержимое. Услышав уже там тяжелый топот, все, что было в другом кармане, рассыпал под ногами. Затем спиной вышиб раму и опрокинулся в проем.

Ворвавшись в дом, автоматчики захрустели сапогами по полу, давя часы. От этих звуков сердце замершего под окном Сыроежкина болезненно захолонуло, но он тут же услышал яростную брань, возню и нечленораздельное мычание. Затем более осторожные шаги у самого окна, снова удивленные возгласы и возню. Жаркая надежда бросила военфельдшеру в голову кровь, оживила непослушное тело, толкнула от окна. Хватая воздух ртом как рыба на берегу и виляя задом, он все быстрее и быстрее пополз вдоль стены к углу дома. Нет, из окна его не увидели! Еще не веря в свое счастье, Сыроежкин быстро скрылся за углом, с хрипом и всхлипываниями добежал до плетня, перевалился через него в соседний двор и, пытаясь унять бешеный ритм сердца, путаясь в полах длинной своей шинели, выполз вдоль плетня на соседнюю улицу. Там он вскочил, в три прыжка перемахнул на другую сторону и скрылся в домике напротив. Только добежал, как назло схватило живот и, стремительно задрав шинель, Сыроежкин едва успел расстегнуть поясной ремень. Когда он присел, в голове появилась первая связная мысль. Ноющее, как зубная боль, чувство жалости к самому себе разгоралось все сильнее, становилось нестерпимым, выгнало из моргающих глаз скупые слезинки: так глупо, так нелепо сразу потерять все, что столько времени с таким риском собирал в этом аду, копил, бережно, с такими трудностями хранил, на что так надеялся, что так любил! Но тут же другой, внутренний голос, как защитная реакция от самого себя, шепнул ему, что вряд ли следует так убиваться, ведь главное, он жив сейчас, и это потому, что, хоть интуитивно, но действовал он правильно, даже, пожалуй, единственно возможно.

Да, главное выжить, а нажить то же, даже более того, он еще успеет! Когда-то еще кончится война? Ишь, немцы-то где! Поди-ка вытури их обратно. Эге-ге! Ему работенки хватит надолго, все более успокаивался Сыроежкин. И еще он подумал, что, пожалуй, хорошо, что он по обыкновению безоружен, ведь немцы на каждом шагу, кругом! Нет, он, Сыроежкин, не лыком шит, не горлопан вроде того лейтенанта — помначштаба, очкарика, как девчонка его окрестила. Заулыбавшись, покрутил он головой, стаскивая с пальца золотое кольцо, о котором в суматохе совсем забыл. «Оружие, видишь ли, тогда мне искал в Немковском лесу, — вспоминал он. — Ну зачем медику оружие? Клистирная трубка наше оружие! Куда надежнее его защитит как раз безоружность». Впрочем, пора было что-то предпринимать. Крякнув, он поднялся и застегнул ремень. «И откуда берется?!» — оглянулся удивленно. Грохот боя постепенно перемещался к южной окраине Верхне-Кумского. Только короткие пунктиры «шмайсеров», перемежаемые пистолетными хлопками, раздавались, как показалось Сыроежкину, со всех сторон. Добивали раненых, это он сразу смекнул и подумал, что выстрелы дальше, чем ему кажутся. Всегда так, но все же надо еще немного переждать. Осторожность — мать всех достоинств!

«Проберусь-ка в подпол и отсижусь, а там будь что будет!» — наконец решил военфельдшер.

Тихонько ступая, он выглянул на улицу и, убедившись, что на ней пусто, вышел, заранее держа руки наготове, чтобы сразу поднять, чуть что немцы. Но Сыроежкин их больше не увидел. Фельдфебель Кагерман из роты пропавшего без вести обер-лейтенанта Хагена, сидя на башне танка, ритмично двигал тяжелой челюстью, жевал краковскую колбасу, запивая из фляги, висевшей на ремешке через шею. Танк стоял во дворе, у стены дома, в котором прятался Сыроежкин, и с башни хорошо проглядывались обе улочки. Дождавшись, когда русский снова появится, Кагерман, продолжая жевать, перехватил колбасу в левую руку, не спеша взял пистолет, лежавший рядом на башне, и, тщательно прицелившись чуть ниже ушанки, низко надвинутой на лоб удалявшегося русского, плавно нажал спуск. Положив пистолет, он со смаком выплюнул шкурку, снова откусил большой кусок колбасы и взялся за флягу.

«Нет, не смазал, как по девчонке. Шнапс ни при чем, та была далековато и бежала».

Выстрела Сыроежкин не услышал.

В тот послеполуденный час, торопливо перекусив, полковник Гюнерсдорф с раздражением подумал, что его уверенность в скором завершении так успешно развернувшегося с утра боя по захвату этого ничтожного поселка — Верхне-Кумского, будто заговоренного русскими, пожалуй, была преждевременной. «Неужели опять неудача, Август? — спрашивал он себя, по привычке потирая безымянным пальцем жесткую щетку усов. — Все было рассчитано, развивалось строго по плану… «Пустяковое препятствие, а запирает главное направление деблокирующего удара!» — звучали в его ушах знакомые раздражительные интонации генерала Гота. — О! Русские все понимают прекрасно и не считаются с потерями… Неново! А ведь вроде бы повезло. У них не оказалось танков, когда гренадеры ворвались в поселок, и все же… Теперь прежде всего нужно не подпустить к деревне ни одного русского танка. Блокировать все подходы, скрытно выставить батареи и тогда ничто не помешает 6-й дивизии закрепиться наконец в поселке. Тогда путь к Мышкове и дальше будет открыт! Но ни одного, ни одного танка русских, все уничтожать на подходе. Каждый танк!»