Николай Пронин - Бойцы Сопротивления

Позже Перуцци привел меня к себе домой; у него было очень много детей. Они казались очень маленькими то ли из-за того, что старшему еще не было и двенадцати, то ли в сравнении с громадным ростом их отца. Еще внушительнее Анжело выглядел на фотографии в мундире гренадера времен первой мировой войны.

После этой встречи началось наше тесное сотрудничество. Он показал мне свой тайник, в котором держал целый арсенал оружия. Почти в тот же день с племянником Беппи они ухитрились перенести все это оружие в горы. Анжело принимал участие во многих схватках с врагом, попал в плен и вот теперь был казнен. Но перед лицом палачей партизан не склонил головы. Анжело Перуцци умер с возгласом: «Да здравствует Италия!»…

— Ну так как? — Комиссар провинции Де Люка ждал ответа в отношении моего согласия участвовать в налете на тюрьму.

— Пока я хочу участвовать в этой операции, но как ее провести, не знаю, — отвечаю я.

— Хорошо, — сказал Де Люка. Мы должны встретиться с человеком из Беллуно через час в установленном месте.

Вместе с Де Люка мы тут же отправились в путь на велосипедах. Перед отъездом я спросил Де Люка: «Можно ли передать этому человеку привет от наших партизан?» Де Люка рассмеялся и ответил: «А почему бы нет, ведь он — тюремный надзиратель».

До самого Беллуно дорога — почти наклонный спуск вниз, и все четыре километра этого спуска мне пришлось прочертить своими пятками, потому что иной возможности тормозить у меня не было.

Мы должны были увидеться с тюремным надзирателем на окраине Беллуно. Чтобы было легче узнать друг друга, у каждого из нас в петлице должно было быть по ромашке.

От Фельтре дорога стала ровнее, по сторонам ее видны домишки и пасущиеся коровы.

Впереди нас едет модно одетый человек, почти франт, высокий, стройный, лысоватый, восседающий с высокомерным видом в седле своего нового велосипеда.

«Ну, сейчас я тебе покажу, кто из нас едет быстрее», — думаю я и нажимаю на педали… Через несколько метров я и Де Люка чуть не столкнулись, но, к счастью, удерживаемся на ногах.

Молодой господин перед нами останавливается, смотрит на нас презрительно, срывает с обочины ромашку и вставляет ее в петличку пиджака, потом садится на велосипед и быстро едет дальше.

Вот так штука, да ведь это он! Однако наш милейший новый знакомый неплохо ездит, да и, кроме того, должен же на нас обратить хоть немного внимания. И, фыркнув от смеха, я с новой силой начинаю крутить педали.

Мы лишь немного отставали от него, когда он остановился около деревенского трактира, низкого здания с большой дверью и двумя окнами, выходящими на улицу, и кухонным окном на задний двор. Оставляем велосипеды около дорожной тумбы. Де Люка входит в дом, а я обхожу вокруг трактира, чтобы увериться, что все спокойно. Затем открываю дверь и вижу, что Де Люка уже сидит за одним столом с нашим велосипедистом.

Мельком заглядываю в комнату прислуги, возвращаюсь и, вытащив из кармана ромашку, вставляю ее в петлицу: обмениваемся рукопожатиями, выпиваем немного вина и решаем, что надо найти другое место для разговора — пойти к железной дороге Беллуно — Падуя. Осмотревшись по сторонам, переходим через улицу, взбираемся по склону насыпи, проходим через железнодорожный путь и спускаемся с другой стороны насыпи в густые заросли боярышника.

— Итак, Карло, спрашивай, что тебя интересует. — Проговорив это, Де Люка предлагает последнюю сигарету (курили «Серальо»).

Он собирается выкинуть эту пустую пачку и хочет ее смять: я быстро перехватываю пачку — с бумагой плохо! Разворачиваю ее и на внутренней чистой стороне начинаю рисовать план тюрьмы Бальденич ди Беллуно по точным и подробным указаниям, которые неторопливо дает наш новый знакомый. Де Люка, видимо, считает, что ему больше оставаться здесь нет смысла, и уходит, сказав мне на прощание, чтобы я все записывал как можно подробнее.

Надзиратель передает мне точные данные о тюремном распорядке, количестве и времени смен надзирателей, численности карабинеров и добавляет, что гарнизон, состоящий из карабинеров, иногда бывает усилен немцами. Затем подробно описывает мне внутреннее устройство тюрьмы: где располагается парикмахерская, кухня, где обычно находятся политические заключенные и где остальные, расположение камер-одиночек, дежурки жандармерии и конторы регистрации заключенных. Рассказывает он также и о привычках и слабостях обслуживающего персонала. Описание настолько подробное, что вопросов у меня нет.

Конечно, очень хотелось передать товарищам в камеры привет, слова поддержки, однако из осторожности, выработавшейся у меня в течение этих долгих месяцев борьбы, отказываюсь от этой мысли. Ведь малейшая ошибка может стоить жизни и моим товарищам, и другим заключенным.

Мы прощаемся. Больше я его уже не увижу вплоть до встречи во время выполнения операции в тюрьме.

Чувствуя страшный голод, так как не ел с самого утра, снова сажусь на велосипед и добираюсь до Беллуно. Улицу Гарибальди решаю пройти пешком, чтобы найти аптеку, так как у меня страшно болят зубы. Вот и вывеска «Аптека доктора Форчеллини». У аптекаря немного красноватое внимательное и добродушное лицо. Он стоит за прилавком и ждет клиентов.

— Десять пачек аспирина (в те времена аспирин был панацеей от многих болезней), — говорю я негромко.

— А вы не знаете, что сейчас война? Что, у вас дома казармы? — спрашивает тихо аптекарь.

— Да почти так, — спокойно говорю я, уверенный, что он примет это за шутку, но лекарство даст.

— Ну, тогда я должен сказать, что вы уже второй за день такой любитель аспирина.

Я просовываю голову в окошечко и возможно вежливее говорю:

— Доктор, ну пожалуйста, дайте мне аспирин. Наконец он дает мне таблетки. Я принимаю сразу две, другие оставляю для товарищей, оставшихся в горах: зубная боль мучила нас всех, причиной чего, видимо, было сидение все время в сырости.

Слышу крик торговки: «Вишни, вишни!» — и решаю хоть немного поесть. Недалеко от себя вижу жандармов, и все же я захожу в переулок и покупаю кулек вишен.

В тот день мне везло, потому что, кроме этих вишен, меня накормил обедом еще один из знакомых, пригласивший посидеть с ним в кабачке на окраине города.

В Беллуно, оставив велосипед, стал подниматься по крутым склонам к нашей казарме «Ай Ронк».

Солнце палит нещадно. Наступило жаркое лето. Лес еще сохранял остатки влаги, накопившейся во время зимы, дарил немного прохлады.

Ко мне вернулось забытое желание помыться, и я окунулся в прозрачную, но очень холодную воду Ардо. Затем оделся и, сохраняя неприязнь к мостику, перебрался через него. Это был тот мостик, с которого я когда-то свалился.

Кстати, относительно мостов русские дали один очень хороший урок. В свое время, подходя к мосту, я обычно оставлял свой отряд в укромном месте и в одиночку переходил через мост. Делал я это, чтобы не подвергать риску своих товарищей. Когда это в первый раз случилось в присутствии русских, они, удерживая меня, пытались что-то объяснить жестами и мимикой, но я ничего не понял, а Кузнецов уже пересек мост и сделал мне знак рукой, что путь свободен. Лишь позднее они смогли объяснить, что мне, командиру, не следует подвергаться напрасному риску.