Юлиан Шульмейстер - Служители ада

Где встречал, где видел? Раскаленными углями сверкают глаза, с ними встречался не раз… Это же Шудрих — известный еврейский поэт и известный коммунист, укрывательство доведет до огромной беды. А как выдать на смерть еврейского поэта? Зачем же сам себя выдает? Зачем задал такой неуместный вопрос? Это же не вопрос, а бомба! Кто-нибудь донесет — пострадает не только Шудрих, и он, Ротфельд, может пострадать за бездействие. Испугался председатель юденрата, что узнал Шудриха, с опаской разглядывает окруживших его людей, смотрит, нет ли вблизи шуцполицейских. Услышанное и увиденное примеривает к собственной жизни, которая висит на волоске: служит несправедливым и кровожадным властителям. Неужели умный и талантливый Шудрих не понимает, в чем спасение евреев? Понимает, ошалел от пережитого на мосту, надо дать ему возможность очнуться. И ни в коем случае никто не должен догадаться, что он узнал Шудриха. Подошел, советует не ему одному — всем:

— Успокойтесь, выбросьте ненужные и опасные мысли. Отныне сами будем создавать свою жизнь. Если бы этого не хотели немецкие власти — не создали бы еврейский район.

Не только евреев, но и себя убеждает столь шаткими доводами; об ином свидетельствуют события, происходящие на улицах города. Евреи гибнут, а он рад ухватиться за любую надежду, как бы ни была она призрачна.

— Где жить, как получить хоть какое-нибудь жилье? — выясняет плохо одетый мужчина.

Разглядывает Ротфельд мужчину и стоящего рядом с ним мальчика, в мыслях — трехлетняя девочка, окруженная трупами. Жаль несчастных, но рассчитывать должны на себя и на бога.

— У нас нет свободных квартир, наши возможности весьма ограничены. У многих из вас здесь проживают родственники, знакомые, они приютят, в трудную минуту еврей поможет еврею. Нет знакомых — стучитесь в любые квартиры. Не захотят добровольно пустить — обращайтесь в жилищный отдел, уплотнят. По решению юденрата в еврейском районе установлена жилищная норма: три квадратных метра на человека.

— Как на кладбище!

Опять Шудрих! Ротфельд делает вид, что не слышит. Зачем лезет на смерть?.. После моста может опротиветь жизнь, — но зачем же губить остальных?

Монументальный в своих полицейских регалиях Гринберг подошел к Шудриху, сказал громко и внятно, чтобы все слышали:

— Заткни хайло и больше не умничай! Из-за такого паршивца могут пострадать невинные люди. — Помахал кулачищем под носом у Шудриха и вновь занял свое место за Ротфельдом.

Ротфельд возвращается в юденрат, недоволен толпой, собою, особенно Гринбергом. Разве можно так разговаривать с людьми, только пережившими смерть, так оскорблять еврейского поэта!.. Так ведь Шудрих вел себя неразумно, гибельно для евреев. Хоть и грубо, но Гринберг сказал то, о чем подумал он, Ротфельд. Ничего не поделаешь, начальник службы порядка должен наводить порядок, и делается это не в белых перчатках. Полиция есть полиция, и с этим надо мириться. Особенно теперь, особенно в еврейском районе, среди обезумевших.

Размышления о полиции и необходимом порядке немного успокоили, отвлекли от треволнений ужасного дня. Вошел в кабинет, остался один на один с увиденным и пережитым, снова охвачен волнением и страхом. Шудрих назвал еврейский район клеткой для обреченных на смерть. Так ли? До встречи с Шудрихом он, Ротфельд, сравнил юденрат с приманкой для рыбы. Может, поэтому так взволновали слова поэта?

Распахнулась дверь, штурмфюрер СС Силлер, как всегда, розовощек, энергичен, приветлив. Подошел к Ротфельду и, чего никогда не бывало, пожал руку.

— Почему такой кислый вид?

— Вернулся с Пелтевной, видел, как входят евреи в еврейский район, — вымучивает Ротфельд улыбку.

Усаживается Силлер в вольтеровское кресло, Ротфельду указал на другое. Достал Силлер портсигар, угостил Ротфельда, сам закурил.

— Нам вместе работать, должны относиться друг к другу с пониманием, доверием. Поговорим начистоту, не хочу вас обманывать. Вы видели, как при входе в еврейский район избивали евреев, слышали, что кого-то убили. Имеет ли все это какое-либо отношение к ситуации в еврейском районе? Никакого! На улицах города невозможно оградить евреев от эксцессов толпы, сводящей счеты с вековыми обидчиками. В последний раз сводят счеты, за стенами вашего района станете недоступны для всех остальных. Эксцессы внесли беспорядок, и в нем были виновны евреи. Суетились, создали толчею, пришлось применить силу. На переезде увидели не причину, а следствие — полиция наводила порядок. Как всегда в таких случаях, кто-то погорячился. Это прошлое, к нему не будет возврата. Теперь дело за юденратом и вашими службами, наводите и поддерживайте свой еврейский порядок. Конечно, при строжайшем соблюдении требований немецких властей. Итак, прочь черные мысли, они ни к чему. — Силлер фамильярно похлопал по плечу Ротфельда, весело улыбнулся, подмигнул заговорщицки.

— Герр комендант, благодарю за доброе отношение, приму все меры, чтобы оправдать ваше доверие, — почтительно отвечает Ротфельд.

— Вот и прекрасно! — уже поднявшись, Силлер еще раз похлопал Ротфельда по плечу, на сей раз покровительственно: — Нам надо друг друга поддерживать — и обоим обеспечена прекрасная жизнь.

Насвистывает Силлер веселую песенку, подошел к картине художника Берхта, посмотрел с любопытством на Ягве и спящего Иакова: «Легче всего гипнотизировать спящих, мне тяжелее — гипнотизируя бодрствующих. Вот тема, достойная кисти художника».

Ухмыльнулся, приветливо помахал рукой и вышел из кабинета.

Смотрит Ротфельд вслед Силлеру, недооценил розовощекого шефа. Умен, тактичен, имеет подход к деликатным проблемам. Конечно, его «откровенность» такая же, как у любого политика, события истолковывает так, как считает необходимым и нужным. А разве он, Ротфельд, поступает иначе?! Но в главном Силлеру можно верить, в еврейском районе наступит нормальная жизнь, насколько это возможно в таких трудных условиях. Если бы власти хотели уничтожить евреев, не стали бы тянуть. В том-то и дело, что они этого не хотят, евреи работают на большинстве предприятий, без них обойтись невозможно. Значит, нужны и те, кто управляет, обеспечивает жизнь и необходимый порядок, для этого и создали еврейский район. Так и будет до конца этой проклятой войны, затем наступят отношения мирного времени, тогда и для евреев восстановится нормальная жизнь. Однако чтобы пережить войну, губернатор должен быть доволен еврейской общиной. От Силлера зависит немало, но он только исполнитель губернаторской воли. Сегодня, в первый день переселения, самое время представить первый отчет губернатору. Смеет ли к нему обратиться? Когда был на приеме, он милостиво сказал: «Если возникнут исключительные проблемы, разрешаю письменно обратиться». Возникла такая проблема: невозможно разместить сто тридцать тысяч в еврейском районе. Хоть бы добавили немного кварталов, самых паршивых, каких не жалко. И просить об этом следует так, чтобы не разозлить, в лучшем свете показать свою деятельность.