Юлиан Шульмейстер - Служители ада

Уселся Ротфельд за стол, происходящее за стенами кабинета уже не кажется самым существенным. Важнее — будущее, зависящее и от его мудрости, от проводимой им политики. Обдумывая каждую фразу, пишет по-немецки:

«Еврейская община Лемберга Относительно: еврейского района Лемберга.

Герру губернатору дистрикта Галиции в Лемберге

8 ноября герр штадтгауптман, во исполнение распоряжения герра губернатора, дал указание относительно создания еврейского жилого района. Это указание касается переселения 120 тыс. — 130 тыс. человек.

Распоряжение герра губернатора мы приняли к исполнению и приложим все силы для выполнения поставленной задачи.

Однако имеются значительные трудности, и для их устранения просим оказать помощь в следующем:

I. Граница района

Под еврейский жилой район отведена незначительная часть Лемберга, в которой уже в течение многих столетий евреи проживают компактными массами. Выделенный район является плотно заселенной частью города. Мы в основном подготовились для размещения в предстоящие месяцы всех евреев, наш жилищный отдел будет проводить необходимую работу. Наряду с этим мы осмеливаемся просить герра губернатора, чтобы были несколько расширены границы еврейского жилого района, без чего решаемая нами задача повлечет большое бедствие.

II. Общественные организации и учреждения

Учитывая сложные обстоятельства, при которых мы должны действовать, и необходимость организации ряда еврейских учреждений, просим выделить для этих целей:

1. Старое помещение еврейской общины на ул. Бернштейна, 12.

2. Дом еврейского торгового предприятия «Jad Charuzim».

III. Чрезвычайная загруженность юденрата

Еврейская община и возглавляющий ее юденрат должны решать различные многочисленные вопросы. В связи с этим просим распоряжения герр губернатора о том, чтобы в ближайшие недели, до решения вопроса переселения и устройства евреев в еврейском районе, юденрат не загружали другими правительственными заданиями.

Рыщет зима по голодному городу, беззащитны перед нею оголенные скверы и парки, холод и сырость нетопленных комнат удваивают муки львовян. Паровое отопление давно не работает, наступил век железных и чугунных печурок. Мечутся львовяне в поисках топлива.

Примчится Наталка с работы, растопит печурку, сбегает к Снегурам за Ганнусей и занимается нехитрой стряпней. Накормит дочку, сама поест и принимается за бесконечную стирку. Покончит с делами, залезет к Ганнусе в постель, накроется двумя одеялами и каким-то тряпьем. Утро начинается с пытки: трудно вылезать на холод из теплой постели.

В дни, когда Наталка встречается с Фалеком, Ганнуся и вечером у Снегуров. Хорошо там ребенку: Иван Иванович работает кассиром в «Народной торговле», достаются кое-какие продукты.

Сегодня Ганнусе — два годика, прямо с работы Наталка отправилась покупать подарок. Какая-то женщина, живущая на Зябликевича, дала во «Львовских вистях» объявление: «Продается почти новое детское пальто (2–4 года), шерстяное, на ватине». Удастся купить, занесет обновку домой, порадует доченьку и отправится к Фалеку. Вместе отпразднуют именины Ганнуси.

Отпразднуют! Завтра последние украинские и польские жители покинут еврейский район, и она больше не сможет использовать аусвайс пани Бочковской. Что будет с Фалеком? В городе ему опаснее, чем в гетто: повсюду охотятся на евреев, облава сменяет облаву, на Стрелецкой площади публично вешают укрывателей. Закончится переселение — утихнут охотничьи страсти, найдет убежище Фалеку. Теперь главное — передачи, уже нашла ход: познакомилась с возчиком, перевозящим продукты для гетто.

Около площади Пруса попала в толпу — большую, молчаливую, злую. Под конвоем полиции по скрипучему снегу шагают украинцы. Без верхней одежды, у всех, даже у детей, веревками связаны руки, на шеях картонки с черными буквами: «Мы, шабесгои, помогали жидам и за это гибнем, как псы».

У седоусого старика синее от кровоподтеков лицо, на обнаженной груди крест с распятым Иисусом. К матери жмется ребенок, она что-то шепчет запекшимися от крови губами. То ли успокаивает, то ли выясняет у бога: за что карает живущих по его заповедям.

За украинцами тащатся окровавленные призраки. Это евреи, ими спасаемые и не спасенные, за них отдают свои жизни.

Глядят с тротуаров глаза: сострадание и жалость, страх и отчаяние, возмущение и ненависть, гнев. Встречаются глаза, злорадно глядящие на мостовую: «Так и надо жидовским прихвостням!». У Наталкиной соседки глаза залиты слезами, утирает платочком, сжатым побелевшими пальцами.

Народ Львова в беде. Честные сострадают гибнущим, мужественные помогают и гибнут. Скрылась колонна, Наталка продолжает свой путь. Еще раз увидела, каково тем, кто прячет евреев, и каково евреям, ищущим спасение в городе. Нет-нет, Фалек пока пусть находится в гетто, Фира — прекрасная женщина, доктор Гаркави — редкой души человек…

Вошла Наталка в подъезд, позвонила во вторую квартиру. Открыла веселая пани, разит алкоголем. У пани неестественно румяные щеки и неестественно красные губы.

— Извините, видно, ошиблась адресом.

— Что пани надо?

— По объявлению, хочу купить детское пальтишко.

— Продаю! Пальтишко — люкс, сказка.

Не завела в комнату, там кто-то бренчит на гитаре. Вынесла пальтишко, и вправду красивое — английская шерсть, горностаевый воротничок. Под воротничком Наталка увидела кровавое пятнышко, все остальное исчезло, тут могла оказаться и Ганнусина кровь. Ни слова не говоря, вернула пальтишко, направилась к двери.

— Погодите, пани, не бойтесь, дорого не возьму, срочно требуются деньги. Давайте пятьдесят злотых, и с богом.

— Не в деньгах дело, пальто не подходит.

— Неужели из-за пятнышка? — недоумевает веселая пани. — Водой легко смоете, у меня просто не было времени.

Ничего больше не сказала Наталка, хлопнула дверью и отправилась в гетто. Вошла беспрепятственно, стоящий в воротах полицай ухмыльнулся:

— Последний денечек проводите со своими жидами! Полицейская шутка врезалась еще одной раной, завтра эти ворота станут для нее недоступными. Тянутся от ворот деревянные стены, построенные и строящиеся. Что будет за этими стенами? Что ждет ее Фалека?

Медленно идет Наталка по умирающим улицам, бредут навстречу согбенные, озирающиеся, придавленные страхом и ужасом люди. Нет вывесок, магазины обозначают очереди покорных людей. Не слышен детский говор, трамваи и автомобили не нарушают тишины улиц, с грохотом протащилась телега, кучей навалены мертвецы. И вновь тишина, еще более гнетущая. Слышится издалека веселая музыка духового оркестра, на тротуарах останавливается все больше прохожих. Блестят медные трубы, марширует еврейская служба порядка. На польских полицейских мундирах желтые манжеты с черными буквами ЮОЛ, [36] Юдише орднунг Лемберг — Еврейская служба порядка Лемберга (нем.). на фуражках с круглым околышем — шестиконечные звездочки. Бодро идут, четко печатают шаг. Кто они? О чем думают? В каких проживают квартирах?