Андрей Марченко - Терракотовые дни

Ни шиша.

Кирьякулова все же назначили директором музея. Но не в столице, а в Миронове, и не центрального, а дома-музея товарища Миронова, который в этом доме родился, затем умер за тридевять земель. Прах его замуровали в кремлевской стене, а город переименовали в его честь.

Не то, чтоб Кирьякулов обиделся на это назначение, но кукиш в кармане скрутил крепкий.

И если в краеведческий музей народ не валил толпами, то в дом-музей вообще мало кто заходил: может, заскочит парочка, которая спасалась от дождя, или там пионеров приведут, чтоб занять внеклассные часы. И тогда Кирьякулов водил экскурсии, рассказывая истории про вещи обыденные: вот стол, где он ел, вот буфет… Вот кровать, в которой будущего революционера, возможно и… Хм… Это пионеров не касается…

Эвакуировать музей, конечно же, забыли, но даже после того, как немцы вошли в город, Кирьякулов прилежно ходил на работу, открывал двери ровно в восемь, в пять вечера или чуть раньше закрывался…

На третий день оккупации в город прибыли селикционеры-оценщики. Они изъяли что-то в краеведческом музее, заглянули и в дом-музей к Кирьякулову.

Попили чай, подивились хорошему знанию немецкого языка смотрителя музея, внимательно осмотрели экспозицию, но, сославшись на неценность экспонатов, ничего не взяли. Впрочем, велели оставаться на месте.

За это Кирьякулов немного обиделся на немцев, но еще больше невзлюбил старую власть, из-за которой он три года сторожил всякую рухлядь.

Он убрал табличку с музея, но двери оставлял открытыми.

В музей и раньше мало кто заходил, а так и вовсе стали обходить стороной.

Через неделю к нему все же пришли. Визит посыльного Кирьякулов встретил без энтузиазма — в те времена приходили ко многим. После люди часто исчезали навсегда. Но, отдав распоряжение явиться в организационный отдел комендатуры, связной мотоциклист упылил по своим делам дальше.

Его не вели под охраной, он мог бы бежать из города и даже думал это сделать. Но все же где-то через полчаса Кирьякулов был в комендатуре. Там его ошарашили новостью, что именно его, как человека наиболее образованного, избрали бургомистром города Миронова. Кто и как избирал, говорящий с ним офицер пояснять не стал.

Когда Бойко занял кабинет, по требованию Ланге в тот же день в нем появился немецкий связист и провел туда телефон. Правда, вероятно, из духа противоречия аппарат поставил не на стол, а достал агрегат древней настенной конструкции. И когда телефон звонил, Бойко приходилось вставать, идти чуть не к двери.

Владимир почти не заходил к Кирьякулову, зато Аркадий Кириллович часто заходил к Бойко. Бургомистр был в том возрасте, когда человек, в общем, не старик, но зрелость подходит к завершению, и появляются привычки, больше свойственные старикам.

Так, он любил поговорить. Бойко же человеком был неразговорчивым, но иногда становилось до чертиков скучно, и рассуждения бургомистра были не такими уж и обременительными…

— Все стали филателистами! Все собирают марки! Кстати, Владимир Андреич, а вы разбираетесь в экономике?

— Нет, — виновато улыбнулся Бойко.

— Ну так я поясню. Беда в том, что оккупационная марка является кредитным билетом, она не обеспечена ни золотом, ни товаром, и чтоб улучшить свое положение, немцы могут напечатать их сколько угодно. Как следствие — инфляция, рост цен. Но это только половина беды. Дело еще в рублях…

— В рублях?

— Ну да. Немцы не отменили их хождение на оккупированной территории. Это вообще логике не поддается. Если абстрагироваться от каких-то смешных городов и не менее смешных людей, немцы борются за то, чтоб рубли стали простой, ничем не обеспеченной бумажкой, и в то же время даже во время войны пользуются ими. Во все времена войны велись многими способами, один из которых экономический. Скажем, еще Наполеон перед наступлением наводнял страну противника фальшивыми ассигнациями. А у нас ситуация блестящая: сидя в Москве можно печатать настоящие деньги, которые имеют легальное хождение, скажем, в оккупированном Киеве. Вся эта денежная масса обрушит экономику почище, чем это у нас было в начале двадцатых годов. Впрочем, вы тогда были молоды, вряд ли помните.

Бойко покачал головой — это время он помнил отлично.

— Знаете, что меня больше всего удивило?.. — спросил Кирьякулов после паузы.

— Что же? — спросил Владимир из вежливости.

— Вот они переименовали проспект Ленина в Хорст-Вессель-штрассе. Замечательно. Улицу Калинина переиначили в Адольф-Гитлер-штрассе. Великолепно. Улицу Кирова тоже как-то переименовали. Уже не помню как, но тоже понимаю логику. Вот скажите мне, пожалуйста, а отчего они город не переименовывают? Ведь из одной обоймы деятели. Как вы думаете, почему? Большое видится на расстоянии?

— Не думаю. Просто представьте себе, если иной штурман начнет искать на старой карте какой-то Герингград, а найдет наш городишко…

А в городе переполох!

Немцы и без того аккуратные и чистоплотные, будто совсем рехнулись на порядке. Нагнали пленных, те мыли брусчатку привокзальной площади, разбирали свалки и завалы. Что не удавалось разобрать — накрывалось флагами.

Покрасили шлагбаумы, постригли деревья, побелили шпалы. Было бы времени побольше — пустили бы пленных с наждачной бумагой снимать с рельс ржавчину.

Наконец, сбили со здания вокзала транспарант "Труд, дружба, май" и повесили точно такой же, только на немецком языке.

Затем пленных убрали, но прибыл батальон СС в полной армейской выкладке, занял крыши, выставил вокруг вокзала свои пикеты.

Ждали высокого гостя. Говорили, что это Гимлер или Геринг. Но затем стало известно — ждут самого фюрера!

К лицезрению Гитлера "хиви" не допустили, но Ланге с легкостью вытребовал для Бойко отдельное разрешение:

— Только постарайтесь выглядеть пристойно. Побрейтесь, наденьте костюм, что я вам подарил. Погладьте его… У вас утюг есть?

— Нет…

— Дать?

— Не надо.

— А как вы обойдетесь?

— Как? Да как фрайер в тюрьме — чашку разогрею, да ею все разглажу…

Ланге кивнул, замолчал, собрался с силами и выпалил:

— Владимир!

— Да?..

— Есть еще одна проблема. Пока фюрер в городе, я буду вынужден изъять у вас оружие. Простите…

— А, может, проще мне не появляться на вокзале?

— Проще… Но не лучше. Я бы хотел видеть вас на вокзале. Без оружия. Поверьте, там и без нас будет полно людей, которые умеют стрелять. И что характерно — любят. Если хотите, я не возьму и свой "Вальтер"…

— Да полно вам, оставьте, — ответил Бойко, вытаскивая пистолет из кармана. Как вы говорили, сыскарь без пистолета выглядит глупо?..

Поезд фюрера был литерным, шел вне графика. Замирая на станциях, его пропускали составы с совсем не лишними на фронте танками, останавливались спешащие в тыл эшелоны с ранеными.