Владимир Попов - Закипела сталь

Директору пришлось бесконечное число раз объяснять наркомату причину простоя по телефону. В конце концов он стал отвечать одной фразой: «Кто не рискует — тот не выигрывает».

Но вот новая тележка была закончена, и термисты приступили к решающему испытанию.

Шатилов пришел в цех, когда испытание подходило к концу, и по настроению людей сразу увидел, что все идет хорошо. Ротов переходил от одного прибора к другому, наблюдая за расходом газа, за температурной кривой, и подтрунивал над каждым попадавшимся ему на глаза термистом. В эту смену дежурил Титов, и ему доставалось больше, чем остальным.

Минута в минуту в соответствии с графиком Титов нажал кнопку пускателя мотора. Он загудел, постепенно набирая обороты. Передняя стена печи дрогнула и начала медленно выдвигаться вместе с тележкой, на которой лежали две огромные стопы уложенных поперек броневых листов. Подъехавший кран зацепил крюками партию листов и повез их на склад.

Ротов подошел к Шатилову, крепко стиснул и потряс его руку.

— Говорят, что ты талантливый художник. Но смотри, не сбейся на этот путь. Быть тебе большим металлургом. Хватка у тебя настоящая и размах есть.

Стоявший неподалеку мастер выслушал эти слова с завистью и потом признался Василию:

— Позавидовал я тебе. Когда ученый изобретает что-нибудь, не завидую — на то он ученый, мне до него не дотянуться. А тебе, честно сознаюсь, завидую. И не только голове твоей. Напролом идти умеешь. Это важно.

Заканчивалось партийное собрание. Главный инженер сделал доклад об изобретательской работе на заводе. Установили ему регламент один час, а слушали два с лишним. Докладчик увлекся, увлек и слушателей. Цифрами Мокшин не злоупотреблял — основное место в докладе заняли люди: какими путями шли к изобретениям, как преодолевали препятствия. С волнением Мокшин говорил о том, что часто талантливые изобретатели вынуждены тратить много времени и сил не на полезную творческую работу, а на хождение по инстанциям. Людей этих обычно не любят, потому что они нарушают спокойствие, заставляют думать, а главное, принимать решения и отвечать за них. Бюрократам всегда легче сказать «нет». За отказ никто не привлекает к ответственности. А если они скажут «да», то их может постичь удача или неудача, и боязнь неудачи заставляет говорить «нет». Но из-за этого «нет» надолго задерживаются, а иногда и совсем гибнут большие, серьезные изобретения. Несколько раз главного инженера прерывали аплодисментами. Аплодировали, когда он рассказывал о Шатилове, когда упомянул о Свиридове.

На собрании присутствовал секретарь горкома. Он не был уверен, что Гаевой не вздумает утверждать решение парткома, и пришел, чтобы предотвратить это. Ход собрания успокоил его. Когда Мокшин, ответив на записки, сошел с трибуны и уселся в стороне, секретарь горкома с уважением и даже с любопытством посмотрел на него. «Такой сухой с виду, а о людях говорит тепло, проникновенно, умеет и приподнять и ударить. Вот был бы партийный работник! Да и директором может быть хорошим», — он с прищуром взглянул на Гаевого — уж не задумал ли тот свалить Ротова и поставить Мокшина?

— Хороший доклад, — шепнул он Гаевому.

— Человек хороший, — ответил парторг.

— У меня вопрос, — зычно выкрикнул с места рабочий из бригады Первухина. — Почему не премировали Свиридова? Или только потому, что его изобретение на пользу другому заводу?

«Ну, сейчас заварится каша», — подумал с тревогой парторг.

Мокшин заметно смутился. Готовя доклад, он долго размышлял над тем, не вызовет ли бурю упоминание о Свиридове, но счел невозможным для себя умолчать о нем. К тому же Мокшин рассчитывал помочь директору выйти из тупика, из которого тот, наверное, хочет, но не знает, как выбраться.

— Это решается в особом порядке, — ответил Мокшин.

— В каком таком особом? — не унимался рабочий.

Мокшин просительно взглянул на Гаевого — «да помогите же», но парторг не заметил его взгляда.

Подняла руку женщина, закутанная в платок, хотя в зале было очень жарко, и, не ожидая разрешения, хриплым, простуженным голосом спросила, почему в повестку дня не внесли постановление парткома о выводе Ротова из состава парткома. Это была дробильщица доломитной фабрики. Она только вчера вышла из больницы, и ее не успели предупредить, что горком рекомендовал не выносить решение партийного комитета на собрание.

Секретарь горкома нехотя поднялся и сказал, что городской комитет партии считает решение парткома неправильным и настаивает на пересмотре его самим парткомом, поэтому выносить его сейчас на общее партийное собрание нецелесообразно.

В глубине зала встал длинный и тонкий, как вечерняя тень, рабочий и заявил, обращаясь к секретарю горкома:

— Я член бюро горкома. Такой вопрос на бюро не стоял. Значит, это лично ваше мнение?

— Таково мнение и обкома партии, — ответил секретарь горкома.

— Бюро обкома или опять чье-то личное мнение? — домогался рабочий.

— Мнение заведующего промышленным отделом обкома.

Рабочий сел, но работница доломитной фабрики опять попросила слово.

— В таком случае я предлагаю включить этот вопрос в повестку дня, — потребовала она.

Председатель собрания поставил предложение на голосование — оно было принято единогласно.

Слово для информации предоставили Пермякову.

Пермяков доложил о поездке Первухина на танковый завод, о том, как бригада прокатчиков в свои выходные дни осваивала оборонный профиль и как их всех поставил в неудобное положение директор, не премировав создателя этого профиля — калибровщика Свиридова.

По залу пронесся ропот. Он перерос в гул, когда Пермяков сообщил, что директор уклонялся от явки на заседание парткома.

Ротов слушал Пермякова, опустив глаза, пытаясь уловить хоть какую-нибудь неточность в изложении фактов, но ничего не нашел.

Огромную силу имеет критика, когда она правдива, когда в ней нет искажений, дающих возможность обвинить в необъективности. Добавь Пермяков что-нибудь от себя — и эта маленькая неправда обозлила бы директора и заслонила бы в его сознании большую правду. Но придраться было не к чему, и Ротов вдруг увидел свой поступок со стороны, глазами людей, сидевших в зале.

— Я считаю, — продолжал Пермяков, — что в этой истории виноваты и вы, товарищ парторг, — он посмотрел на Гаевого, — и все мы, члены парткома. Мы понимали, что директор очень загружен, но слишком часто освобождали его от заседаний парткома. Он привык к поблажкам — и вот результат.

На трибуну вышел Ротов, вытер пот с разгоряченного лица.

— Я допустил ошибку, — тихо сказал он, — счел профиль невыполнимым и уклонился от явки на партком. Обещаю, что это не повторится. Буду строго соблюдать партийную дисциплину.