Владимир Попов - Закипела сталь

Прошло две недели, и Крайнев настоял, чтобы Макаров показал ему цех. Выехали, когда Вадимка еще мирно спал, покружили по городу и остановились у контрольных ворот завода.

— Пойдем пешком, — предложил Макаров.

Пересекли широкое шоссе и поднялись на высоко поднятый над землей мостик для пешеходов. Крайнев с жадностью вдыхал острые запахи заводского воздуха. Пахло и обычным паровозным дымом, и коксовальным газом, и щекочущим ноздри сернистым газом от ковшей с доменным шлаком, и едкими парами смолы от смазанных изложниц. Его ухо различало в сложной гамме звуков отдельные звуки, понятные и знакомые. Тяжело ухнула болванка на блюминге, падая из валков на рольганг, тонко завизжала пила в прокатном цехе, перерезая заготовку; грозно погромыхивая на стыках, в здании ближайшего цеха двинулся мощный мостовой кран. И во все эти звуки диссонансом ворвалось завывание сирены. «Кантуют газ в мартене», — отметил про себя Сергей Петрович и поднял голову. Из одной трубы выбросился огромный коричнево-сизый клуб дыма и, постепенно редея, словно линяя, поплыл ввысь.

Поднялись по лестнице на рабочую площадку. Крайнев увидел ряд уходящих вдаль печей, ярко светящиеся гляделки, языки пламени над окнами и придержал Макарова за руку.

— Погоди. Слишком много все сразу… Дай осмотреться, — и, тотчас ощутив сладковатый запах пряников, поинтересовался, чем пахнет.

— Патока. Ею утеплители мажут, — пояснил Макаров.

В этой смене не было людей, знакомых Сергею Петровичу, но когда он вглядывался в их лица, они казались ему не только знакомыми, но и родными.

Поодаль Гаевой горячо доказывал что-то Пермякову. Крайнев и Макаров подошли к ним.

— Рановато выпустил, — добродушно упрекнул Макарова Гаевой и познакомил Сергея Петровича с Пермяковым.

— Как же, знаю, знаю, — заговорил Пермяков. — Земляки о вас порассказывали немало. Докладик бы нам…

— Погодите, — оборвал его Гаевой. — Сами докладов не любите делать, а других заставляете.

— Да, он докладов не любит, — подтвердил Макаров и присочинил: — Хотел даже учредить добровольное общество по охране трудящихся от излишних заседаний и совещаний, а особенно от нудных докладчиков…

— Все засмеялись.

Макаров и Кайгородов проводили совместное производственное совещание сталеваров мартеновских цехов. Под конец совещания появился Ротов, присел на свободное место. Как только Кайгородов разрешил разойтись, Ротов поднял руку, попросил присутствовавших задержаться на несколько минут и рассказал о затруднительном положении, в котором находился завод: броня, выплавленная мартеновцами по новому заданию, до сих пор лежит на складе, потому что ни техотделу, ни теплобюро не удалось повысить производительность термических печей.

— У всех за плечами годы практики, — внушительно говорил он. — Многие проявили себя как рационализаторы. Работаете вы, мартеновцы, на агрегате более сложном, чем термические печи. Так займитесь ими. Может быть, сообща подскажете, как увеличить пропускную способность печей. Вас агитировать не нужно, вы понимаете, что значит сейчас танковая броня. — И Ротов передал Кайгородову пачку чертежей.

Макаров предложил желающим пройти в термический цех. Таких нашлось много.

Шатилов увидел, что и прокатчики, собравшиеся в термическом цехе, тоже были с чертежами. Значит, директор побывал и в прокатных цехах и там просил помочь заводу.

«Что это он в народ пошел? — силился угадать Шатилов. — Либо припекло так, что деваться некуда, либо Гаевой на него нажал. А может быть, и на самом деле поверил в силу коллективной мысли…»

Этот цех, построенный в первые месяцы войны, стоял в стороне от других цехов, и Шатилов никогда в нем не бывал раньше. Он с любопытством смотрел на огромные печи, несложная конструкция которых напоминала спичечную коробку. Броневые листы укладывали высокой стопой на выдвижную подину, задвигали в печь и там посредством нагрева и охлаждения улучшали структуру стали.

Побеседовав с нагревальщиками, удивленными таким внезапным наплывом посторонних людей в цех, с мастером, Шатилов понял, что задача, поставленная перед заводом, невероятно сложна. Сократить время пребывания броневых листов в печах было нельзя — для нагрева и охлаждения их требовался строго определенный режим, — увеличить количество листов тоже не представлялось возможным, так как они возвышались до самого свода.

…Есть категория людей, которые не могут жить спокойно. Кончаются одни беспокойства — они настойчиво ищут другие, малые или большие — неважно, лишь бы дать выход своей деятельной натуре, лишь бы занять мозг, силы и время. Не будет этого — и жизнь утрачивает для них свою прелесть, новизну, свое обаяние. С этими задатками рождаются и квартирные склочники, обладающие непревзойденным талантом повышать кровяное давление соседям, и люди, дающие миру крупнейшие открытия. Шатилов не принадлежал ни к той, ни к другой крайней категории, но, так же как они, спокойно и размеренно жить не мог.

Из термического цеха он ушел одержимый желанием помочь своему заводу, но еще больше — танкистам. Он хорошо помнил, как мучительно сидеть в резерве, ожидая прибытия нового танка.

С каждым днем люди из других цехов появлялись у термических печей все реже, а вскоре и совсем перестали ходить, и Шатилов теперь видел здесь только тех, кому директор дал персональное задание.

Не раз у термических печей встречал Шатилова директор. Случилось, Ротов бросил как бы в шутку:

— Бывает и так: чужую беду руками разведу, а к своей ума не приложу. Ты, вижу, упорнее других. Ну, думай, думай.

Реплика оставила у Шатилова неприятный осадок: значит, директор знает о том, что он поджег свод.

Василий свел дружбу с нагревальщиками, и те уже встречали его как старого знакомого. Особенно сблизился он с мастером Титовым, симпатичным и всегда веселым. Вначале Титов показался Шатилову излишне суетливым. «Много бегает, мало думает», — заключил он, но вскоре понял: мастер производит впечатление суетливого лишь потому, что мал ростом и очень подвижен.

У Титова был свой стиль работы. Он никому не верил на слово и все участки цеха регулярно проверял сам. Его голоса в смене слышно не было, он не кричал, не бранился: приучил людей понимать себя с одного взгляда.

И Титова расположил к себе человек, который много времени непонятно почему уделял другому цеху, чужим заботам. Он всегда охотно беседовал со сталеваром.

Но Шатилову не понравилось, что Титов сковывает инициативу людей: ничто не делалось без его указки.

— Неправильная постановка у тебя в смене, — как-то сказал ему Шатилов по-дружески, без нравоучения. — Отлучишься куда-нибудь на час — и станет без тебя дело. Похож на рабочего на ручной дрезине, который все время крутит ручку. Мастер — это моторист. Запустив мотор, только смазывает его.