Владимир Попов - Закипела сталь

Испуганная Ольга примчалась к нему, помогла привстать и усадила на едва видневшийся из-под снега пень, возле которого валялся обломок лыжи. Валерий стонал сквозь стиснутые зубы.

«Что делать? — лихорадочно думала Ольга. — Оставить его и побежать за помощью? До завода далеко, может замерзнуть».

Но другого выхода не было. Сказав Валерию несколько ободряющих слов, девушка удалилась.

Валерий провожал Ольгу глазами. Легкая фигурка ее быстро уменьшалась, словно таяла вдали. Вот она уже в степи, постояла несколько мгновений и повернула почему-то не вправо, к заводу, а влево и скрылась за пригорком. «Значит, ближе есть жилье», — обрадовался юноша.

Мороз уже успел забраться под свитер, и Валерий стал напрягать мышцы, чтобы согреться.

На холме снова появились темные точки.

«Вот когда волков не хватает», — мелькнула тревожная мысль, но, всмотревшись, он увидел диких коз. Они прошли неподалеку от него и, когда он свистнул, с быстротой ветра исчезли.

Ольга появилась из-за холма неожиданно быстро. Следом за ней, утопая по брюхо в снегу, с трудом тащила розвальни гривастая лошаденка.

— Озябли, Лера? — участливо спросила девушка.

— Откуда лошадь?

— Да я, глупая, совсем забыла, что рядом животноводческая ферма. — И она виновато заглянула в его глаза.

Спустя час Ольга уже была дома. Она прошла в свою комнату, ни о чем не рассказав матери, и Анна Петровна так и не поняла, в каком настроении вернулась дочь с прогулки. «У, какая серьезная. Как в детстве, когда у нее, бывало, книжку отберут».

Анна Петровна вспомнила дочь маленькой. Оля почти никогда не играла в куклы, охотно отдавала свои игрушки подругам, а сама, не зная ни одной буквы, держа книжку как попало, воображала, что читает. «Не иначе профессором будет и замуж никогда не выйдет», — сокрушенно говорила мужу Анна Петровна, упорно считая, что главное в жизни женщины — благополучное замужество. Успокаивало ее только то, что дочь любила хорошо одеться. Когда девочке было еще четыре-пять лет, мать наблюдала, как, стоя перед зеркалом, Оленька примеряла на себя одну за другой материнские кофточки. Очень нравилось девочке надевать старинную соломенную шляпку с выцветшей тафтовой лентой мышиного цвета, хранившуюся в числе многих ненужных вещей, а однажды добралась она и до священной реликвии матери — подвенечного наряда. Тщательно рассмотрев незнакомые ей предметы, она в конце концов пристроила на головке венчик из восковых цветов, завернулась в фату, обула старомодные туфли с утиными носами и в этом наряде, с трудом передвигая ножонки, вышла во двор, возбуждая восхищение и зависть своих подруг. Как ни была рассержена Анна Петровна, она не могла удержаться от смеха, увидев свою крохотную модницу.

С годами любовь к нарядам у Ольги окрепла. Шила она сама — после портних одни переделки, — и новое платье всегда доставляло ей огромное удовольствие. Это радовало Анну Петровну: «Не для себя же одевается. Не иначе, хочет и другим нравиться».

Мальчишки увивались за Олей хороводом, но Оля была со всеми ровна, никого не выделяла. В институте тоже ни один студент не тронул ее сердца. В доме Пермяковых бывали многие, но Ольге не правился никто.

Впервые мать услышала из уст дочери мужское имя, произнесенное с теплотой и внутренней взволнованностью, когда она заговорила о Валерии. Анна Петровна воспрянула духом: «Наконец-то проснулась моя спящая красавица!» — и поняла, что сухость дочки напускная, что сердце у нее все же девичье: гордое, но пылкое.

Появление Шатилова Анна Петровна встретила с некоторой тревогой. «Парень симпатичный и характерный, такой может вскружить голову. Однако не ровня он Олюшке. Та инженером будет, Валерий тоже, а Шатилов дальше мастера может и не пойти».

И Анна Петровна всеми своими нехитрыми средствами старалась склонить дочку на сторону Валерия.

После срыва подины из надеждинского песка Макаров, отчаявшись в успехе, вернул Шатилова и Пермякова на прежние места.

Гаевой вызвал сталеплавильщиков на расширенное заседание парткома. Пригласил и директора.

— Лишнее, — возразил ему Ротов. — У меня каждый день по этому вопросу оперативное совещание.

— Больше голов — больше мыслей, больше возможностей.

— Я своей голове верю больше, — самонадеянно отпарировал Ротов.

На том разговор и кончился.

Первыми на заседание явились начальники мартеновских цехов. Их теперь часто можно было видеть вместе. Кайгородов не отстранился от участия в опытах, считал своим долгом довести начатое им дело до конца.

«Дуэт неудачников», — с горечью подумал Гаевой.

Пришел Пермяков, занял два места, положив на стулья газеты, пригладил свои седые жесткие вихры и подсел к парторгу.

— Что нового? — спросил его Гаевой.

— Опять сорвало. Вся подина в ямах. — И сбавил голос: — Директор придет?

— Не уверен, — еще тише ответил парторг. — А вот Дорохин, директор танкового, собирался.

К семи часам стали сходиться группами. Инженеры техотдела и лабораторного цеха пришли незадолго до начала. Ровно в семь появились научные работники Института металлов под предводительством старенького, но еще бодрого и подвижного профессора.

«Привыкли по звонку работать, — подумал Гаевой. — Ни минутой раньше, ни минутой позже. В Магнитке, говорят, работники института круглые сутки в цехах сидели, пока броню не освоили».

К Гаевому подсел Хлопотов — его информация о рабочем снабжении тоже значилась в повестке дня — и рассказал, что директор подсобного хозяйства после ревизии арестован, на его месте уже другой. Показал проект резолюции по своему докладу.

— Вы резолюцию парткому не навязывайте, — Гаевой перечеркнул бумажку. — Ее и без вас составят.

Первое слово Гаевой предоставил руководителю Института металлов.

— Простите, товарищ парторг, — не двинувшись с места, произнес профессор. — Я буду выступать, во всяком случае, после начальника цеха. Освоение новой марки — его прямая обязанность, и первое слово должно принадлежать ему.

Не вступая в пререкания, Гаевой дал слово начальнику второго мартеновского цеха.

К его удивлению, поднялся не Макаров, а Кайгородов, мрачный, усталый.

— Считаю, что отвечать должен я. Макаров — человек новый. Что могу сказать? На кислых подинах никогда не работал. Нуждаюсь в практической и теоретической помощи. Как мне помогли теоретики и практики — вы знаете. Так же помогают они и Макарову, — сказал он и сел.

Гаевой вновь дал слово руководителю Института металлов.

Профессор неторопливо поднялся, надел очки, недвусмысленно осмотрел поверх них собравшихся.

— Я не знаю, как мне говорить. Аудитория очень пестрая по роду занятий…