Владимир Попов - Закипела сталь

— И неправильно решил. Не все…

— А я теперь никакой верить не могу, — оборвал Макарова Бурой и, схватив шапку и шубу, выскочил из кабинета.

Макаров успел заметить выступившие у него слезы.

На другой день Макаров вызвал к себе Шатилова. Тот вошел и сел, опустив глаза.

— Значит, не любит она тебя? — неожиданно спросил Василий Николаевич.

— Угу, — подтвердил сталевар, изумившись осведомленности начальника.

— Нечего тому богу молиться, который не милует. Бурой говорил…

— Бурой легко живет, по принципу: люби, покамест любится.

— И ты легко живешь, — сказал Макаров и серьезно взглянул на удивленного Шатилова. — Сталеваришь, а пора бы уже мастером быть.

Макаров давно собирался поставить Шатилова мастером. Сталевар не уступал своего первенства, и его авторитет упрочился, но поджог разрушил все планы. Неудобно было повышать человека после взыскания. Теперь же, когда причина проступка Шатилова стала ясной, можно было простить ему. К тому же Макаров убедился, что в цехе отнеслись к Шатилову с сочувствием, какое обычно вызывает в людях промах безупречного работника.

— Какой я мастер после такого поджога? — Василий горестно усмехнулся. — И не хочу я мастеровать.

— Почему?

— А потому, что о роли мастера мы забываем, Василий Николаевич. Вот Пермяков пока сталеваром работал — и газеты о нем кричали, и на Доске почета был. А стал мастером — и словно исчез с горизонта, никто о нем ничего не знает. Что он — хуже стал? Нет. Молодых учит. Какая-то неувязка у нас с мастерами. Когда я зарплату получаю, невольно от него расчетную книжку прячу. Стыдно мне: сталевар, а зарабатываю больше. У меня и почет и заработки, а у него ничего. Одни неприятности.

Возразить было нечего, но соглашаться с Шатиловым Макарову не хотелось.

— Хорошо. Посмотрим. Только, думаю, не избежать тебе этой участи, — заключил шуткой Макаров.

И вдруг ошеломляющее известие о контрнаступлении немцев в районе Донбасс — Харьков. После разгрома гитлеровцев под Сталинградом люди привыкли к тому, что Красная Армия стремительно наступает, считали дни, когда будут освобождены Донбасс, Украина, а тут снова восемь городов перешли в руки врага.

Гаевой весь день провел в цехах. Тяжело поднимать настроение людям, когда у тебя самого оно плохое. Почти все захваченные врагом города он знал, и сегодня они как наяву вставали в его памяти. С особой болью вспоминался Краматорск, зеленый город на берегу Торца. В последние годы здесь вырос гигантский машиностроительный завод, прозванный «заводом заводов». Не в пример другим предприятиям он не был огорожен забором, и всякий мог любоваться заводской панорамой, пройдя по длинной тополевой аллее, которая пересекала завод из конца в конец и соединяла старый город с новым.

Вечером Гаевой застал в парткоме бригаду Первухина. Рабочие ожидали его больше часа.

— Что же это получается, товарищ парторг? Как можно такое терпеть! — заговорил Первухин, забыв поздороваться.

— Ничего не поделаешь, — сказал Гаевой, убежденный, что Первухин имеет в виду события на фронте.

— Да как же это так! Смотрите. — Первухин протянул Гаевому смятый листок бумаги, и тот прочитал приказ директора о премировании за освоение нового профиля. В нем были перечислены все члены бригады Первухина вплоть до дежурного слесаря, начальник и токари вальцетокарной мастерской. Не было только Свиридова.

У Гаевого сильно задергалась левая бровь, он даже вынужден был придержать ее рукой.

Это заметил Первухин и продолжал уже спокойно:

— Исправить надо, Григорий Андреевич. Сегодня весь цех гудит. Нельзя так. Завтра же весь завод об этой выходке знать будет. Человек ночей не спал, такой профиль сделал, что другим калибровщикам и не снился. Танкисты его наверняка к ордену представят, а у нас с грязью смешали.

Когда рабочие ушли, Гаевой схватил трубку телефона, но, поняв, что сгоряча может наговорить много лишнего, положил ее на вилку и принялся просматривать папку с текущими делами.

Увидел письмо из обкома, к которому была приложена копия жалобы полковника на безучастное отношение к просьбе танкового завода и на грубость, и тут же набросал телеграмму: «Полковник получил по заслугам. Не знает, что делается. Профиль освоен». Вместе с другими приказами, направленными в партком, Гаевой еще раз прочитал распоряжение директора о премировании за освоение нового профиля, позвонил Ротову и спросил о причине такой несправедливости.

— Мое задание Свиридов не выполнил. Выполнил твое — ты и премируй, — услышал он, очевидно, заранее подготовленный ответ Ротова.

Это было слишком. Парторг тотчас оповестил членов бюро заводского партийного комитета о том, что завтра будет внеочередное заседание, и предупредил об этом Ротова.

Директор и до войны не мог присутствовать на всех заседаниях и собраниях, где ему надлежало бывать. Один раз в две недели созывалось собрание партийной организации заводоуправления, к которой он был прикреплен, раз в десять дней — заседание бюро, членом которого он состоял, раз в месяц — общезаводское партийное собрание. Ротов был членом заводского партийного комитета, бюро городского комитета партии, бюро обкома партии. Его присутствие требовалось на заседаниях и в комиссиях горсовета, в завкоме. Много времени отнимали совещания изобретателей, молодежные собрания, пленумы Общества инженеров и техников. Когда вспыхнула война, он совершенно отказался от всякого рода общественной деятельности и не всегда бывал даже на партийных собраниях.

Гаевой щадил Ротова как мог. Во время «марганцевой эпопеи» он вызывал директора на заседание парткома только в крайних случаях. Но кончилась битва за марганец, а Ротов продолжал приходить на партком только по персональному вызову и то не всегда.

Так случилось и на этот раз.

Гаевой созвал членов парткома вторично. Но директор, оказалось, без всякой видимой необходимости уехал на рудную гору.

— Для вас это в новинку, — бросил Крамаренко Гаевому, — а мы давно привыкли. Докладывайте без директора.

— Не могу, — сказал парторг. — Дело касается его лично. Мы не можем в отсутствие члена партии обсуждать его поведение.

Заседание снова пришлось перенести на следующий день. Ротов был предупрежден особо, но опять не пришел.

Парторг коротко изложил сущность вопроса. Действия Ротова не нарушали формального положения о расходовании премиального фонда — этими деньгами директор имел право распоряжаться по своему усмотрению, но поступок был неэтичным, даже возмутительным. Фраза Ротова, которую привел парторг: «Свиридов выполнил твое задание — ты и премируй», — усилила негодование.