Владимир Попов - Сталь и шлак

— С этого редко когда хорошее получается. Большую душу надо иметь человеку, чтобы в таком положении честно работать, — сказал старик, с сомнением покачав головой.

— Ничего, дед, получится, — успокоил его Макаров. — Души у людей пошире стали, чем в твое время. Сейчас война из маленьких душ большие делает.

Впоследствии Василий Николаевич ни разу не пожалел о принятом им решении, хотя на первых порах ему было нелегко. Люди привыкли к Григорьеву и за всеми указаниями обращались только к нему. Работа в цехе шла без участия Макарова, и он первое время чувствовал, что уйди он сегодня — ничего не изменится, как не изменилось от его прихода. Цех продолжал работать на том же уровне.

Постепенно Василий Николаевич все больше убеждался в том, что в цехе далеко не все идет так, как следует.

После плавки выпускные отверстия заделывали при закрытом газе, пристуживали подину, чтобы остатки металла и шлака не смешивались с заделкой и не «заморозили» отверстия. Печи теряли много тепла.

— Надо закрывать отверстия при открытом газе, — сказал однажды Макаров Григорьеву.

Григорьев пожал плечами:

— Знаю я это, но не умеют здесь, да и учить некому. Способ рискованный.

— Вся работа в мартене рискованная, и вы при Сайле рисковали, перегружая краны на двадцать пять процентов против проектной грузоподъемности. А если показать некому… я сам покажу.

После смены все сталевары и подручные собрались на одной из печей, где выпускалась плавка. Макаров надел кепку с очками, сняв с головы первого подручного, облачился в фартук, рукавицы и, немного нервничая, — давно уже не приходилось ему работать у печи, — мастерски закрыл отверстие на газу.

Григорьев, стоя в стороне и наблюдая за внимательными лицами окружающих, впервые в жизни пожалел, что ему никогда не приходилось работать сталеваром.

Макаров снял спецодежду и повел всех в рапортную.

— Видели? — спросил он, когда рабочие расселись на скамьях.

— Видели, — ответил один из сталеваров, — видели и другое: как печи стоят по три-четыре часа, если подручный «поймает ворону» и заморозит отверстие.

— Видели и как плавки в отверстие уходят, — заметил моложавый для своих пятидесяти лет, с легкой проседью на висках, сталевар Пермяков. — Показать — не шутка, когда умеешь, а вот научить как? Попробуй вот этого увальня Лапенко выучи, — ткнул он пальцем рыхлого, мешковатого парня, — он же ворочается, как слон, а тут спешка нужна, сноровка, его и лешак не выучит, — таким мать родила.

— А попроворнее у вас есть кто? — спросил Макаров, невольно улыбнувшись.

— Да вот второй подручный, Иван, — тот, пожалуй, сможет. Не парень — огонь!

— Ну и поставьте его за первого.

— Это как же так? — вдруг с неожиданной запальчивостью спросил Лапенко и даже привстал со скамьи. — Я четыре года работаю, а Иван всего два — и вдруг он за первого?

У Макарова блеснули глаза.

— Позвольте, позвольте, товарищи. У вас какой порядок в цехе? На высших разрядах здесь кто: тот, кто работает дольше или кто лучше?

— Ну, ясно, кто дольше, — ответил за всех Пермяков.

— Тут хоть как работай, — горячо сказал Иван, и его веселые, быстрые глаза почти просительно уставились на Макарова, — пока первый подручный не проштрафится или не уйдет — не передвинешься. Одна радость, когда он выходной или когда в отпуск уйдет, — хоть наработаешься всласть.

— Это так? — спросил Макаров, повернувшись к Григорьеву.

— Ну, конечно, так, вековая традиция мартеновцев. А как же иначе? Работает человек десять лет — и вдруг его сменить, а другого поставить… Какое основание?

— Так у вас молодежь никогда расти не будет.

— И не растет, товарищ начальник, — твердо отчеканивая каждое слово, произнес кто-то из угла, — как секретарь комсомольской организации заявляю — не растет.

— Товарищ Лапенко! Вы беретесь перекрывать отверстие на газу? — спросил Макаров.

Тот удивленно вскинул простодушные, со светлыми ресницами глаза: «Черт, а не начальник, две недели работает — и уже фамилию запомнил!» Не торопясь с ответом, парень почесал у себя за ухом.

— Не, не берусь.

— А вы, товарищ Смирнов?

— Я перекрываю, когда сталевар разрешает, но только редко.

— Это так? — Макаров смотрел на Пермякова.

— Умеет.

— За первого его поставите?

Сталевар замялся.

— Сможет, сработает, — уклончиво ответил он, боясь обидеть Лапенко.

— С завтрашнего дня ставьте Ваню первым, а Лапенко пусть у него поучится. Но смотри, Смирнов, не подведи, посмотрю, как работаешь. Справишься — инструктором поставлю. Будешь ходить с печи на печь и других учить, вроде как стахановскую школу откроем.

— Не подкачаю, товарищ начальник, — задорно ответил повеселевший Иван.

— Так это что выходит? — возмущенно спросил Пермяков. — Я тридцать лет работаю, а завтра, может, и до меня очередь дойдет?

— Может быть, — спокойно ответил Макаров. Он заметил, что этот несуетливый сталевар исключительно бережно ухаживает за печью и умеет без лишнего крика поддерживать в бригаде твердую дисциплину. — Даже наверняка дойдет. У нас среди мастеров есть и такие, что работают плохо. Почему бы им не посторониться и не уступить вам свое место мастера?

Пермяков силился подавить улыбку, невольно разжавшую его плотно сжатые губы.

Макаров позвал с собой заместителя, и они долго стояли молча у барьера площадки, следя за разливкой плавки.

— Я только одно прошу, — произнес Григорьев, когда ковш съехал с последней изложницы, — перемещения будете делать вы.

— Вы хотите быть хорошим, никого не обижать? — насмешливо спросил Макаров.

— Нет, я просто не согласен с вами; может, и не прав, но не согласен. И с закрыванием отверстия на газу тоже…

— Ну хорошо, согласитесь позже. А насчет отверстий — это же экономит двадцать — тридцать минут на каждой плавке. Ну, не без того, постоим иногда, проиграем во времени, но конечный выигрыш все перекроет.

В работе сталеваров есть одна особенность, резко отличающая их от рабочих многих других профессий. Труд токаря, фрезеровщика, сверловщика индивидуален, и каждый из них знает, что итоги работы в первую очередь зависят от него самого. Плавка в мартеновской печи является результатом сложного труда целого коллектива. Из одной смены она переходит в другую и порой заканчивается в третьей. Какой-нибудь час недобросовестной работы в начале процесса обрекает все остальные бригады на неуспех; пятиминутным промедлением на выпуске можно свести на нет результат труда предыдущих бригад. Настоящий сталевар должен обладать сильно развитым чувством товарищества, уметь, если надо, отрешаться от своих личных интересов.

Руководитель цеха часто затрачивает много времени и внимания, чтобы разобраться, по чьей вине плавка отклонилась от графика.