Геннадий Васильев - В Афганистане, в «Черном тюльпане»

— Куда-а?.. С какой репутацией? — переспросила ошеломленная Елена. — С боевой?.. С боевой репутацией?..

— А ты что думала? — поддразнил ее Кошевский. — С репутацией ветерана войны! У меня уже есть, что показать людям! Вот это ты видела?

И он рывком вынул из внутреннего кармана что-то блестящее с бардовой эмалью и позолотой.

— Ордена, между прочим… Красной звезды… Красного знамени… За службу Родине двух степеней… Все настоящее… С удостоверениями… И за эту совместную операцию по разгрому Басира еще что-нибудь нацепят.

Он насупился и с важностью поглядывал на онемевшую Елену.

— За разгром Басира нацепят, — тихо переспросила она, — тебе нацепят, тебе, бездельнику, который проторчал несколько дней в женском модуле? — Лена зябко вздрогнула. — А ты знаешь, что нашим ребятам за эту же операцию ничего кроме взысканий не достанется…

— Это их дело, — сердито буркнул Кошевский. — Чужая глупость меня раздражает. А тебе советую пошире открыть глаза. Пойми ты, наконец! Со мной у тебя будет все, понимаешь, все-е… — Кошевский повел широким жестом вокруг. — У тебя будут машины. Будут дачи. Квартиры. Все на высшем уровне… Депутатские квартиры в Москве — это сотни квадратных метров. Дачи под Москвой — гектары чистого леса. И ты никогда не будешь думать о куске хлеба. А что у тебя будет с ними, с этими голодранцами?..

Кошевский показал пальцем под ноги.

— С ними у тебя будут одни проблемы… Предупреждаю, одни проблемы, Елена!.. Ну, что тебе, царственная женщина, делать в этой дыре с этими несчастными лапотниками. Хлебать пустые щи… Заметать по углам мусор… Считать копейки от получки до получки… Давиться в грязных автобусах… Смотреть на витрины голодными глазами… Это ведь прозябание, Елена! Нищета — это самое ужасное, самое страшное…

— Да нет, Женечка, — сказала Елена, — есть вещи гораздо страшнее. И гораздо ужаснее…

Она внутренне собралась и перевела взгляд с блестящих новеньких звездочек в переносицу красивых голубых глаз вальяжного Евгения.

— Гораздо страшнее другая нищета. Деньгами эту нищету не поправишь. Гораздо страшнее, дуxовная нищета. Cамое страшное, когда нет чести, которую ни у кого не возьмешь взаймы. Такая нищета страшнее, — Елена вздохнула. — Ты даже не представляешь, как мне, женщине, страшно, что мои дети в своем собственном отце не найдут примера мужского достоинства. Вот это действительно страшно…

Кошевский яростно замахал руками:

— Но это же просто… пустой пафос. Пустые, никчемные слова… О чем ты говоришь, Леночка? Честь… Достоинство… Да, что это с тобой, Лена? Вроде, ты и комсомолкой была никудышной. Откуда взялись эти дурацкие принципы? — капитан едко сощурился. — Смею доложить, достоинство у меня есть. У меня есть свое достоинство… Мы ведь, Елена Сергеевна, не жаждем власти. Мы к ней не рвемся. Мы и есть сама власть. Ты просто не хочешь, упрямо не желаешь видеть очевидного. В нашем обществе, смею заметить, нет равенства, о котором трубят газеты. Друг, товарищ, брат — это все сказки для простаков. Это просто лапша, которая вешается всем на уши. У нас есть государственная и партийная элита, и есть прочие… Кто эти прочие, задумайся?.. Это всякое мужичье, посредственности, винтики, инженеришки, офицеришки… Одним словом, толпа, с которой мы сделаем все, что угодно. У элиты, к которой я принадлежу, есть честь и достоинство, а у толпы нет ни чести, ни достоинства…

Кошевский решительно отрубил ладонью.

— О чем еще спорить? Ты лучше выбирай, Елена! Взвешивай все хорошенько! Или тебе оставаться с дырявым корытом в развалившейся лачуге. И день-деньской штопать рваные рубахи. Варить дешевые макароны. И вечно мыкать нужду… Или, милости просим, сразу во дворец. И просим пока по-хорошему…

— Вот ты как разошелся, — Елена вдруг рассмеялась. — Посмотрите-ка на него… Кошевский вообразил себя князем. Вершителем судеб… Властьимущим… — Елена покачала головой. — Сладко ели, это я заметила, да только — ворованное. Сладко пили — тоже ворованное. Мягко спали — опять на ворованном. Браво! — Елена захлопала в ладоши. — Удивил ты меня, Женька. Гордишься ворованным. И честь твоя такая же! Какая у вора может быть честь? Никакой! Это не честь? Это пустая спесь! А толпа, которую ты так презираешь, это ведь, Женечка, наш русский народ. Да только ты ему вовсе не хозяин. Ты просто паразит на шее народа. Насмешил ты меня, Кошевский… А ну-ка, посторонись, власть! А то у меня рука тяжелая, — Елена подняла сжатый кулачок и усмехнулась. — Хотя руки об тебя пачкать противно. Не дай Бог вляпаться в нашу власть…

Елена весело обошла оторопевшего Евгения и сбежала с крыльца деревянного модуля.

Белые клочья тумана висели над каменной пирамидой, горделиво поднявшейся над всеми горными хребтами и перевалами. Снежные торосы лежали на ней старческими сединами. Черными злыми зрачками смотрели глазницы пещер. Длинные морщины узких траншей перерезали горную толщу.

Именно к этой угрюмой неприступной высоте и стремились все это время рейдовые роты, вычесывая душман из ее окрестностей и до последнего дня кружась вокруг заманчивой высоты. Роты вступали в перестрелку с бандами. Проводили маскировочные петлеобразные рейды. Продолжали ночевки в сырых глинистых окопах. Вели бои, обратившись спиной к этой страшной вершине.

Но петля постепенно сжималась. Крепкая, хорошо намыленная петля. И «Зуб» начал уже шататься.

На самой вершине этой мрачной высоты выступала черная изогнутая скала. Сальный, блестящий, будто промасленный камень, черный, как сажа, стоял на вершине этой гигантской высоты. Он был похож на изогнутый клык, отполированный дождями и ветром. Именно из-за этой скалы высота и получила своеобразное прозвище «Зуб».

Никогда еще русский солдат не ставил ногу на этот черный загадочный камень. Никогда еще не прикасался к нему руками, пропахшими порохом. Никогда не выбивал об него пыль плащевых палаток. Хотя не раз приближались к этой вершине роты файзабадского полка. Не раз поливались кровью камни ее подножья. Ураганным вихрем снарядов, ракет и пуль умывалась крутая вершина. Но все же оставалась она до сих пор целомудренно нетронутой. И не могли еще взять, покорить своей воле эту своенравную высоту атакующие войска.

В файзабадском полку даже просто участвовать в штурме легендарного «Зуба» считалось подвигом, а уж подняться на него, пройти все этажи обороны, взломать, разорвать непрерывную цепь окопов, траншей, пулеметных гнезд, пещерных дотов и укреплении, подняться вверх по отвесным скалам, цепляясь ногтями и зубами в гранит — это казалось просто невероятным и невозможным.

Издавна считалось, что там, наверху, в глубине этой каменной глыбы обширные богатые склады вооружений, питающие своими запасами все банды файзабадской провинции. Не могли же эти семь этажей обороны, испещренные пулеметными гнездами, блиндажами, узкими щелями, охранять голые камни. Внутри эта ощетинившаяся оружием, ежовая гора должна была быть золотой. В Афганистане нередко случалось обнаруживать хорошо охраняемые золотые запасы афганской оппозиции.