Лео Кесслер - Щит дьявола

Неожиданный разрыв противопехотной гранаты сбросил бойца, который не мог заснуть перед атакой, в немецкий окоп. Там он обнаружил себя стоящим лицом к лицу с каким-то немцем. Краут, похоже, был так же удивлен этой внезапной встречей, как и янки. Несколько секунд они так и простояли неподвижно, точно загипнотизированные. У американского бойца был карабин, а у немца в руках — ничего. Но американец все равно не мог использовать свое оружие: траншея оказалась чересчур узкой для этого.

Тогда американец выхватил десантный нож и со всего размаху ударил немца в челюсть. На дно траншеи посыпались выбитые зубы и потекла кровь. В следующую секунду американец вонзил нож в живот немцу. Тот в ужасе выдохнул:

— О, Матерь Божья… Матерь Божья! Американский пехотинец почувствовал, что вся его правая рука залита горячей кровью противника. Он вытащил нож из тела немца и вновь воткнул его. Затем еще раз. Тело краута затряслось в конвульсиях. Его ноги подогнулись, и он опустился на дно траншеи. Американский боец начал блевать.

Позади него раздался командный голос офицера:

— Господи Иисусе, солдат, не убивай их всех — нам требуется взять какое-то количество пленных!

Офицер-артиллерист из второго батальона полковника Кокса слегка расширившимися глазами посмотрел на дымящуюся воронку, заполненную разорванными на части и умирающими людьми, которая мгновение назад была огневой позицией одного из его 75-миллиметровых орудий. Вокруг валялись куски изуродованных человеческих тел. Вся земля была покрыта толстым слоем крови, который окрасил ее в красновато-розовый цвет. Кое-где кровь уже начала темнеть и запекаться. Из разорванных осколками животов американских солдат на землю выползли кишки. Казалось, они все еще извиваются, словно стремятся заползти обратно в те тела, откуда их вырвало неумолимой силой взрыва.

Офицер-артиллерист уже наблюдал подобные картины ранее. Собравшись с духом, он попытался приободрить оставшихся в живых солдат, которые с беспредельным ужасом взирали на происшедшее.

— Немецкая 88-миллиметровая пушка, выстрел которой наделал столько бед, — начал спокойно рассказывать он, точно находился не в центре боя, а на лекции в Вест-Пойнте, — это никакое не чудо-оружие. Это всего лишь обыкновенное артиллерийское орудие на лафете с металлическим щитом, с дульным тормозом, двумя раздвижными станинами, с поворотным и подъемным механизмами, с двойной гидропневматической люлькой, с казенником с полуавтоматической системой заряжания, укрываемое для транспортировки брезентовым чехлом, на автомобильной тяге, установленное на специальной двухколесной платформе, которая буксируется грузовиком.

Проговорив все это, офицер улыбнулся своим ребятам. Ему хотелось надеяться, что они понемногу приходят в себя. Они же, с лицами, совершенно белыми от ужаса, в бесконечном удивлении уставились на него, полагая, что он просто двинулся умом, не иначе.

— Другими словами, — придав своему голосу недостающую уверенность, заключил офицер-артиллерист, — немецкая 88-миллиметровая пушка — точно такое же артиллерийское орудие, как и все другие. Поэтому нет никакой необходимости бояться ее. Абсолютно никакой необходимости. — Он пристально посмотрел на солдат сквозь стекла своего элегантного пенсне в позолоченной оправе. — Повторяю, точно такое же артиллерийское орудие, как и другие.

Его заключительные слова потонули в грохоте разрыва другого снаряда, выпущенного все из той же 88-миллиметровой пушки. Когда дым и грохот разрыва рассеялся и вздыбленная земля улеглась, то выжившие бойцы увидели, что офицер-артиллерист, только что читавший им лекцию по поводу немецкого орудия, сам пал его жертвой. Его неподвижное туловище жалко распласталось на краю свежей воронки. Голова офицера была оторвана.

Но наступление все равно продолжалось несмотря ни на что. Напор частей 1-й и 30-й пехотных дивизий на немецкие позиции усиливался. Поддерживаемые артиллерией и авиацией американцы наращивали свое давление. И в какой-то момент немцы не выдержали. Линия вражеской обороны дрогнула и начала откатываться в сторону Аахена.

При этом все отступавшие строго выполняли недвусмысленный приказ генерала Доннера, специально изданный на случай отступления: «Уничтожайте и сжигайте все, что не можете унести с собой; не оставляйте врагу ничего!» Тяжело нагруженные боеприпасами, продовольствием и другими ценными и необходимыми вещами грузовики мчались в сторону Аахена, а позади то и дело гремели взрывы — это саперы уничтожали и взрывали то, что было уже нельзя унести. Постепенно немецкое отступление принимало все более лихорадочный, отчаянный характер — напор и давление американцев усиливались, их артиллерия безжалостно молотила по оголенным немецким позициям, и подчас единственным желанием отступающих было просто унести ноги. Разрыв же между 1-й и 30-й дивизиями неуклонно сокращался. Их передовые части находились уже в каких-то сотнях, если даже не десятках ярдов друг от друга.

Точный выстрел из «панцерфауста» поразил еще один американский танк. Комбинезон стрелка танка оказался весь охвачен пламенем. Тем не менее танкист сумел как-то открыть люк и начал выбираться наружу. Он хватался за раскаленный металл башни голыми руками, и кожа буквально лохмотьями сползала с его пальцев. Наконец он скатился на землю, ударившись о землю головой и визжа от боли, но сумел кое-как сесть и стал срывать с себя пылающий комбинезон. Потом он пополз в сторону американских позиций. Его ноги отказывались двигаться, но он упирался локтями в землю и кое-как продвигался вперед. Каждые пять минут стрелок проползал по десять футов. Оказавшись в полевом госпитале, он за несколько секунд до того, как умереть, успел отчаянно выдохнуть: «Братцы, я еще не собираюсь откидывать копыта, я еще не готов!».

Ветераны «Большой красной единицы», воевавшие еще в Северной Африке, шли в бой, распевая веселую песенку — неофициальный гимн дивизии:

Американские солдаты насвистывали эту песенку, пока по ним не начали плотно стрелять немецкие пулеметы. Когда немецкие пули выкосили передние шеренги американцев, песенка сама собой стихла.

В этот момент бойцы 1-й пехотной дивизии уже могли ясно различить своих коллег, «мясников Рузвельта» из 30-й дивизии. Полковник Кокс даже забеспокоился, что его ребята могут случайно поразить своих соотечественников, и специально послал офицеров на передовую линию, чтобы они предупредили бойцов, дабы те проявляли осторожность и осмотрительность и не задели своих. В этот миг две американские дивизии отделяло друг от друга каких-то пятьсот метров.