Сергей Поляков - Партизанская искра

— У тебя тоже злости к врагам на троих? — спросил Владимир Степанович.

— У меня четыре, пять, шесть злоста, — запальчиво ответил Гафизов, блеснув угольками черных татарских глаз.

— Тогда нас уже не шесть, а восемнадцать получается, — пошутил учитель. — Ты откуда сам-то, Гафизов?

Гафизов не сразу понял вопрос.

— Из Казани он, — ответил за него Замурин. — И Азизов из Казани, а Синельников — москвич.

— Будем драться, товарищи?

— Будем. Винтовка нет. Замурин сказал, винтовка будет.

— Будут винтовки, — подтвердил Карп Данилович. Веселого в этом разговоре было мало, но Моргуненко улыбнулся. Радостно было видеть, как непримиримы к своим врагам советские люди, какая неистребимая любовь и верность звучали в их словах. Он понимал, что шести человек против усиленного конвоя жандармов было явно мало. Но тут могла решить исход борьбы та внутренняя сила и готовность маленькой горсточки людей без колебания идти на неравный бой.

В полдень из Крымки, по дороге на Первомайск, шли две машины. Впереди, застревая в снегу и вихляясь, катилась легковая, за ней на небольшом расстоянии натужно фыркала огромная пятитонка.

Машины медленно приближались к примыкающей к дороге колхозной посадке, где засела группа, Моргуненко.

Еще издали заметили жандармов, плотным кольцом сидевших по высоким бортам пятитонки. Вверх торчали примкнутые к винтовкам плоские штыки.

— Стрелять-то нельзя, своих побьем, — с досадой шепнул Замурин.

Моргуненко в знак согласия кивнул головой, не отрывая пристального взгляда от приближающихся машин. В его голове рождался сейчас отчаянный план. Учитель понимал всю трудность положения. Будь эта машина только с врагами, как, например, легковая, можно было бы прямо стрелять. Но в кузове грузовика находились дорогие им люди, которые должны быть спасены. Окружить машину и предложить конвою сдаться — партизан слишком было мало. Но это был единственный выход. Учитель надеялся на то, что арестованные по ходу события не останутся непричастными и завяжут борьбу с конвоирами.

Машины приближались. До головной оставалось не более двухсот метров. Они двигались медленно. Жандармов на бортах грузовика было около пятнадцати.

— Легковую не пропускать! Уничтожить! — приказал Моргуненко.

— Разрешите мне, я без промаха, — сказал Замурин, отстегнув от пояса гранату. Ловким, привычным движением он вставил запал.

— Хорошо. После взрыва всем стрелять по легковой, чтобы ни один гад не выскочил.

В ответ осторожно щелкнули затворы.

— Как у вас, Синельников?

— В порядке, — ответил тот, прильнув к ручному пулемету.

— На вас надежда.

— Не беспокойтесь, не уйдет, — заверил пулеметчик.

Все четверо прижались к снегу, как-то подавшись вперед, словно стремясь этим приблизиться к дороге.

В гулких и сильных ударах сердца отсчитывались мгновенья.

Маленькая черная машина пыхтела совсем близко. Сквозь маскировочные кусты видно было, как крутились, разрезая наметанный на дороге сугробик, буксующие колеса.

Замурин привстал на колено и, широко откинув назад руку, метнул гранату. Перед радиатором с треском вырос огромный серый куст смешанного со снегом дыма. Машина подпрыгнула и, накренившись, стала.

Грянул дружный залп, поддержанный частой строчкой пулемета.

Замурин бросил вторую гранату в стекло машины, и в воздух взлетели черные клочья.

В это время задняя машина застопорила ход и сейчас же рванулась назад. Потом круто в сторону и осела в кювете. Охваченные паникой, прыгали на землю жандармы и прятались за огромный корпус грузовика.

Из кабины выскочил офицер и нырнул за машину.

— Анушку! Это Анушку! — крикнул Гречаный.

— Стрелять по низу! — скомандовал Моргуненко. Замурин со своими двумя товарищами перебежал через дорогу. Оттуда удобнее было вести огонь.

Под прикрытием колес жандармы в ответ повели бесприцельную стрельбу.

Синельников с пулеметом ползком по глубокому снегу перебрался подальше от дороги и ударил сбоку.

Жандармы растерялись. Некоторые вскочили и побежали вдоль дорожной канавы обратно к Крымке.

Синельников пустил им вслед несколько коротких очередей. Один из бежавших упал, взмахнув руками, остальные залегли.

— За Родину! — крикнул Моргуненко.

Будто вихрь подхватил людей. В одно мгновенье все шестеро очутились у машины. Пошел рукопашный бой.

Среди мелькавших фигур, рук, прикладов и штыков Моргуненко видел, как сильный, коренастый Карп Даниилович крушил направо и налево мятущихся жандармов.

Сквозь озверелые крики, сквозь хриплые стоны умирающих учитель услышал свое имя.

Он обернулся. В кузове машины стояли его ученики и кричали:

— Владимир Степанович!

— Дядя Карпо!

— Бейте их!

— Бейте гадов!

— За Родину!

В это время двое жандармов бросились на учителя, прижимая его к кузову машины.

— Куда лезешь, морда? — крикнул кто-то рядом и. вонзил штык в живот наседавшего жандарма. Это был Гафизов. Покончив с одним, он тут же прикончил и второго.

Короткая, но отчаянная схватка кончилась. Десять жандармов было убито. Остальные короткими перебежками уходили по дороге в Крымку.

— Синельников, бей по убегающим! Не давай им уйти! — крикнул учитель.

Синельников посылал вдогонку короткие прицельные очереди. Видно было, как упал один, затем второй. Остальные четверо удалялись, чернея на снегу маленькими точками.

— Прыгайте, хлопцы!

В кузове задвигались, но никто не прыгал.

— Слезайте, вы свободны! — повторил учитель.

— Мы не можем! — кричали с машины. Моргуненко схватился за борт, стал на колесо и только тут увидел, что все комсомольцы были связаны между собой по рукам крепкими веревками.

— Нож! У кого нож? Быстро?

Гафизов подал нож.

Карп Данилович прыгнул в кузов и резал веревки, освобождая затекшие, почерневшие руки связанных.

— Ишь, подлецы, как скрутили!

— Быстрее, быстрее, товарищи! — торопил учитель.

Осторожно высаживали измученных, застывших от холода комсомольцев.

— А теперь прямиком к лесу! — скомандовал Моргуненко. — Нас будут преследовать.

Когда сошли с дороги на целину, оказалось, что некоторые были настолько истерзаны и обессилены, что сами не могли двигаться.

— Берите слабых, — приказал учитель и сам взял Мишу Клименюка.

Карп Данилович подхватил на руки Соню Кошевенко.

Изнуренные в плену Азизов, Замурин и Гафизов также понесли на себе, казалось, непосильную для них ношу. Синельников с пулеметом поддерживал Михаила Кравца, зверски избитого жандармами.

Никто из спасителей не замечал ни тяжести, ни глубокого снега, по которому и с пустыми руками было тяжело идти. Одно желание — скорее добраться до леса — придавало сил. И, казалось, потребуйся еще пройти; много километров, то наверное прошли бы.