Сергей Поляков - Партизанская искра

Вот уже битый час префект наблюдает, как следователь допрашивает одного из главарей «Партизанской искры» Михаила Кравца. И ни слова, ни единого звука не издает пытаемый. Несколько раз он терял сознание, столько же раз присутствующий врач подносил к лицу лежащего на полу Михаила флакон с нашатырным спиртом, чтобы привести в сознание. Но префект не услышал ни одного слова. Тогда, охваченный яростью, он вскочил с места и вышел из-за стола.

— Ты будешь говорить? — прошипел он.

Михаил молчал.

— Я спрашиваю! — крикнул он истерически. Молчание.

Префект изо всей силы ударил юношу по лицу. Но и тут он услышал в ответ только вырвавшийся сквозь зубы глухой стон.

Изопеску несколько секунд смотрел в прищуренные мальчишеские серые, непроницаемые глаза и понял, что власти его над этим измученным подростком нет никакой. Он тяжело бухнулся на стул.

— Уберите его! Что вы с ним возитесь! — раздраженно крикнул он.

Двое жандармов торопливо подхватили Михаила под руки и потащили к двери.

— Постойте! Приведите мне… — он заглянул в список, разложенный на столе, — Михаила Клименюка.

— Он сейчас без сознания, домнул субколонел, — ответил врач.

— Как? До сих пор?

— Да, домнул субколонел. Еще со вчерашнего дня, когда он при допросе грубил следователю…

— Это я без вас знаю! — грубо перебил Изопеску. — Вернуть сознание. Это очень важный преступник. По всем данным, он занимался связью с Москвой и знает, где запрятано радио.

— У него высокая температура, домнул субколонел. Да и к тому же он настолько обессилен, что не сможет отвечать, — пытался доказать врач.

— Не мне вас учить медицине, — оборвал префект. — Сознание этому преступнику должно быть возвращено теперь же. Остальное меня не интересует.

— Слушаюсь, — промямлил врач без какой-либо надежды в голосе.

— А сейчас приведите ко мне эту… эту… девчонку, — он снова заглянул в список, — Полина Попик.

Префект зажег забытую недокуренную сигару, несколько раз подряд пыхнул ею. Камера снова наполнилась синим, едким дымом.

Ввели Полю и грубо втолкнули на середину камеры.

— Осторожно. Я приказываю с арестованными обращаться хорошо, — с наигранной строгостью заметил префект. — Подойди ближе, девушка. Говорят, я истязаю арестованных. Это правда? Ты слышала об этом?

Поля молчала.

— Правда, я очень строг с теми, кто провинился и не хочет признать свою вину, и, наоборот, мягок с теми, кто признает ее и раскаивается. Я надеюсь, что с тобой у нас недоразумений не произойдет. Так ведь?

Префект говорил медленно, стараясь придать каждому своему слову внушительность и вескость.

Поля молчала. Она смотрела на тучного префекта, тяжело нависшего над столиком. Он слегка улыбался. Девушка не понимала, почему он улыбается, и думала, что это у него происходит от смущения перед ней. А может быть, от бессильной ярости? Поля знала цену этой улыбки палача, только что замучившего ее товарища. Она подумала, что, может быть, и Михаилу в начале, вот так же, как и ей, мучитель улыбался, рассчитывая притворной гримасой расположить к себе и вырвать признание. Поля не доверяла улыбке префекта. Она видела лишь ту развязку, которая неизбежно должна была последовать за всем этим «деликатным» предисловием. Она приготовилась отвечать так, как подсказывали ей чувства любви к Родине и верность святой клятве, данной год назад там, на серебряной поляне, под алым знаменем.

«Клянусь до последней минуты остаться твердой и непоколебимой и бороться до конца жизни», — повторила Поля про себя слова клятвы.

И эти слова придали ей бодрость духа и твердость.

— Ну, расскажи все по порядку, что же произошло у вас там, в Крымке? — стараясь сохранить улыбку, спросил префект.

— Ничего не произошло.

— А за что же вас арестовали? — изображая на лице недоумение, спросил префект.

— Я думаю, вам это известно, — ответила девушка.

— Не все. Правда, мне многое успели рассказать твои товарищи-партизаны, — он подчеркнул последнее слово.

Черные глаза Поли сузились. Вздрогнули в гневе тонкие ноздри.

Префект будто бы не заметил явного недоверия девушки к его словам и продолжал:

— Но я хочу услышать от тебя кое-что. Ты была одним из лидеров этой группы подпольщиков. Так ведь?

— Ни о какой группе я не знаю.

— Но я знаю.

— Считайте, как хотите, мне все равно.

— Но мне не все равно. Я должен знать, с кем мне приходится разговаривать.

— Задавайте вопросы, — сухо произнесла Поля.

— Не спеши, дойдем и до вопросов. У нас времени хватит. Я понимаю твое желание говорить со мной чистосердечно. Я старше каждого из вас в три раза и на ваши нехорошие поступки смотрю снисходительно, по-отцовски. Ваше дело — признаться во всем и раскаяться, а мое — выслушать и слегка наказать, а, может, даже и простить. Я уверен, что вы здесь не виноваты. Вас толкнули на это нехорошее дело старшие, а вы по молодости своей не поняли, какие скверные последствия могли от этого быть.

— Нас никто не толкал и ничего плохого мы не делали, — резко ответила девушка.

— А я знаю, что вас ввел в заблуждение ваш бывший учитель Моргуненко. Он и привел вас сюда в камеру. Некоторые из твоих товарищей вот здесь говорили мне, что они теперь ненавидят Моргуненко и раскаиваются в том, что слушали его.

При последних словах префекта Поля выпрямилась. Белым-бело стало ее красивое исхудавшее лицо. Черные полудуги бровей сомкнулись над переносьем.

— Неправда! — крикнула она. — Мы любили и любим нашего учителя, вы брешете!

— Спокойнее, ты не дома.

— Да, это брехня. Никто вам этого не говорил и не мог сказать!

— Мне лучше знать, что говорили мне здесь твои друзья. Они умнее тебя и понимают, к чему может привести такое упрямство.

— Я не верю, — решительно произнесла Поля.

— Может быть, ты станешь отрицать, что ваш любимый учитель был организатором и наставником банды молодых преступников, которым место в исправительном доме?

Это было уже слишком. Жандарм явно глумился над ней, над ее святым чувством. Стиснув кулаки так, что ногти впились в ладони, Поля крикнула:

— Вы держите нас в камере и мучаете, а за что? Вы называете нас бандитами, почему? Мы не врывались в чужой дом, не грабили, не убивали, как это делаете вы!

— Спокойнее, спокойнее, — теряя терпение, сказал префект. Улыбка исчезла с его расплывчатого побагровевшего лица. Студенистые выпуклые глаза смотрели на девушку злобно и совсем не «по-отцовски». Он приподнялся над столом и долго испытующе смотрел на стоящую перед ним хрупкую девочку, такую гордую и спокойную перед ним, — властным и страшным человеком. Его поражала эта необычайная твердость убеждений и дьявольская стойкость простых сельских юношей и девушек. Он чувствовал, что если сейчас потеряет терпение и выдержку, перейдет, как он делал это с предыдущими арестованными, к жесткой форме допроса, то ничего не добьется. Он решил пересилить себя и попытаться продолжать разговор в более ровном, спокойном тоне.