Сергей Поляков - Партизанская искра

— Поспешайте, хлопцы! — торопил Владимир Степанович. — Нам надо добраться до леса как можно скорее.

— Верно, хлопчики, — поддерживал Карп Данилович. — Начальник жандармерии убежал. Теперь он там всех полицаев и жандармов на ноги поднимет. А в лесу мы вас в обиду не дадим. Бить будем гадов!

И, слушая эти ободряющие слова, некоторое время двигались быстро. Но сил нехватало, силы иссякали, а одного желания было недостаточно. И снова, измученные, приостанавливались.

Главная трудность была в том, что после метелей в степи лежал глубокий, еще не затвердевший снег. Тонкая корка его проламывалась, и ноги вязли в белой крупичатой каше.

— Еще немного, друзья, подтянитесь, — ободрял Моргуненко, с тревогой поглядывая в сторону села, — войдем в лес, там безопаснее. Верно говорит Карп Данилович. Жандармы трусливы, они побоятся войти в лес.

Моргуненко говорил это, но сам отлично понимал, что жандармы будут преследовать их и что им предстоит еще решительная схватка.

Он со скорбью в душе признался себе, что перед нападением на конвой рассчитывал, что освобожденные смогут быстро уйти в лес. Теперь он видел, что они были настолько измучены, что даже не могли сами двигаться.

Все медленнее и медленнее продвигалась группа к лесу, все чаще слышались просьбы:

— Отдохнуть…

— Не могу идти…

— Комсомольцы! Приказываю двигаться вперед! — твердо звучал голос учителя.

И, собирая последние силы, шли шаг за шагом, шаг за шагом и, если кто заявлял, что не может идти, один из освободителей, неся одного, поддерживал другого.

Леса достигли, когда уже начинало смеркаться. Вдалеке чернели на дороге брошенные машины.

— Пять минут отдохнем, — приказал учитель. — Все, кто может, ломать сучья для подстилки. На снег не садиться.

Моргуненко, Гречаный и Замурин отошли в сторону.

— Если до темноты не нагрянут, мы сможем добраться до катеринского леса. А к утру на помощь прибудет вооруженная группа из Саврани. Я послал мальчика.

Вдруг в лесу хлопнули выстрелы. Над головами, ссекая ветки, просвистели пули, затем послышались крики:

— Сдавайтесь, вы окружены!

Единственное, что оставалось окруженным, это залечь и драться до последнего патрона, до последних сил. Шесть человек из тридцати двух еще могли держать оружие.

Вшестером они залегли вокруг комсомольцев с таким расчетом, чтобы отбиваться с трех сторон леса. Четвертой стороной была степь, и враг не рискнет вылезти на открытое место.

Синельников с пулеметом залег за пень, заняв сравнительно удобную позицию.

— Сдавайтесь живьем, бандиты! — кричали жандармы. — Перебьем всех до единого!

— А это мы еще посмотрим! — крикнул в ответ Синельников, и короткая пулеметная очередь прострочила лес.

Жандармы начали беспорядочную стрельбу. Целей в темнеющем лесу не было видно, поэтому с обеих сторон стреляли наугад. Но положение было неравное. Если жандармы и полиции были рассредоточены и лучше укрыты, то окруженная горстка партизан должна была защищать большую группу комсомольцев, сбитых в кучу. Враги это понимали и методически обстреливали. И только когда Синельников давал меткие пулеметные очереди, наседавшие стихали.

Бой длился уже более получаса. Запас патронов иссякал. Все реже отвечали огнем окруженные. Жандармы смыкали круг.

Партизаны продолжали отстреливаться. Но вдруг пулемет Синельникова замолчал. Моргуненко увидел, как Гафизов бросился к пулемету и повел огонь.

Моргуненко лежал рядом с Гречаным. Расстреляв винтовочные патроны, они били из наганов.

Теперь вся оборона держалась на Гафизове. Он бил с расчетом, в самые критические моменты короткими, по два-три патрона очередями.

Но настал момент, и пулемет замолчал, приблизив страшную минуту.

Жандармы поняли, что сопротивление прекратилось, и стали обходить группу кругом.

— Сдавайтесь! — кричали они.

— Ну, Владимир Степанович, все? — спокойно произнес Карп Данилович.

После того, как Азизов и Синельников пали в бою, был ранен Замурин и смолк пулемет Гафизова, всем стало ясно, что наступила последняя минута.

Кольцо жандармов сжималось. Вот уже совсем близко, за стволами деревьев, маячили их темные фигуры.

Моргуненко прощупал барабан нагана. В нем оставалось два патрона. «Не сдаваться живым», — решил учитель и вынул один патрон, чтобы передать Гречаному, но в этот момент он как-то особенно остро подумал об учениках. «Нет, он должен быть вместе с ними до последней минуты, разделить их тяжелую, но гордую участь». С этими мыслями он вложил обратно патрон.

— Будем вместе с ними, — шепнул он Карпу Даниловичу и, дважды в упор выстрелив в приближающихся врагов, далеко отбросил в снег свое оружие.

Поздно вечером все арестованные крымские комсомольцы были доставлены в Первомайск.

Пятитонка остановилась перед зданием, где помещалась так называемая «Кривоозерская уездная префектура».

Из кузова машины повыпрыгивали конвоировавшие жандармы и окружили арестованных плотным кольцом. Был дан приказ всем комсомольцам высаживаться. Но после двадцати километров пути в открытой машине, на студеном ветру, юноши и девушки так закоченели, что не могли двигаться. Тогда жандармы начали как попало стаскивать комсомольцев и бросать на снег. Поднимать с земли слабых товарищей было запрещено.

Затем арестованных снова переписали, после чего префект распорядился поместить их в одну камеру заново построенной тюрьмы во дворе префектуры.

История этой тюрьмы, из которой не вернулись многие сотни советских людей, такова:

По занятии города Первомайска уездная префектура во главе с жандармским подполковником Модестом Изопеску разместилась в бывшем здании городской милиции.

До вступления румын в город в глубине просторного двора милиции стоял небольшой флигель, в котором находилось несколько камер для арестованных. Первое время румынские жандармские власти сажали туда схваченных ими «неблагонадежных» советских граждан. Но по мере того, как эта «неблагонадежность» охватывала все большие массы народа, принимая форму сопротивления оккупантам, форму открытой борьбы, этих камер жандармским властям оказалось мало. Арестованных становилось все больше и больше и некуда было их девать. Тогда префект приказал сломать старый флигель и на его месте построить новый. Префект сам консультировал строительство. Весной сорок второго года тюремный корпус был готов и стал называться «временной тюрьмой».

Жандармские власти считали ее временной, потому что надеялись осесть на захваченной территории и построить в городе постоянную вместительную тюрьму по образцу современных фашистских тюрем. Местное же население называло ее временной по другим соображениям. Первомайцы говорили: