Фриц Вёсс - Вечно жить захотели, собаки?

— Мы не можем больше оставаться здесь! — твердым, недовольным тоном сказал он, стараясь не называть ее ласковыми именами, чтобы защититься от собственной боли.

Он увел Гвен прочь, и несколько раз им пришлось искать убежища в нишах парадных, чтобы их не увидели солдаты, все еще бродящие по ночным улицам. С пересохшим горлом, часто сотрясаясь от кашля, он рассказал ей, что завтра ему придется уехать.

Он протянул ей руку. Опершись лишь рукой о его локоть, она шла от него на таком расстоянии, что он только иногда касался ее плаща, который жесткими складками расходился от ее перехваченной поясом талии. Разлука уже стояла между ними.

Она подождала немного, ожидая, что еще он может сказать ей, — а у него не было слов. У открытых ворот сада, окружающего виллу, в которой он квартировал, она склонилась ему на грудь. Он держал ее голову в своих ладонях и прижимался губами к ее волосам. Уже издалека Виссе услышал лязг оружия, равномерную поступь тяжелых сапог по тротуару и понял, что приближается патруль.

Он не мог пригласить ее в свою комнату, потому что жил в одной комнате со Штейном. Он обнял Гвен за плечи и прокрался вместе с ней в гараж. Они проскользнули на заднее сиденье стоявшего там автомобиля.

Она упала ему на колени, плакала и рыдала, предаваясь своему горю.

— Я так люблю тебя! Мой милый Михаэль! — ее признание было непосредственным и неловким, как у ребенка. — Я хочу, чтобы ты остался со мной! Не уходи на эту ужасную войну! — требовала она. — Я так боюсь, что случится что-то такое, что мы больше никогда не увидимся!

Улыбаясь, он утешал ее, что будет от нее совсем недалеко, будет часто писать и часто приезжать к ней.

— О, я знаю, какие бывают мужчины! — рыдала она.

— Я не такой! — он обещал ей не смотреть ни на кого и даже не пытаться знакомиться с другими девушками.

Она упрямо надувала губки, он взял ее за руку. Она склонилась и поцеловала его, чтобы он не видел, что она делает. Она пыталась что-то сделать и сердилась, что это не получается незамеченным. А потом он почувствовал, как она провела у себя под блузкой его рукой и прижала ее к своей груди. Под тонкой рубашкой он ощутил сильное биение ее сердца. Гвен словно хотела доказать ему, что она, хоть и не так откровенна и вызывающа, как те женщины, что маняще поводят бедрами на улицах, но тоже не лишена женских прелестей: она хотела привязать его этим, чтобы он не поддался потом соблазну. Это было по-детски трогательно. Скорее из признательности, чем от желания, он погладил ее нежную, юную, девичью грудь.

Они отодвинулись и посмотрели друг на друга, и снова всколыхнулась боль разлуки — и они бросились друг другу в объятия. С расстегнутой блузкой, она лежала перед ним, полуоткинувшись назад, и когда он склонился над ней, она обхватила обеими руками его шею, застыла, не двигаясь, лежа в его объятиях и ожидая его.

Он чувствовал, что сильнее, чем охватившее ее желание, было жертвенное стремление отдать ему всю себя, подарить ему себя на прощание, чтобы он никогда не смог ее забыть.

Он слишком любил ее, чтобы соблазнять, и не знал, сможет ли когда-нибудь вернуться к ней. Он застегнул ее блузку и натянул юбку на колени. Она поднялась и словно бы проснулась.

Она разочаровалась, словно он отказался принять огромную жертву. Почувствовав, что ей стало стыдно, он стал защищаться:

— Когда война закончится, я приду и увезу тебя! Мы будем так счастливы! Я слишком люблю тебя! — умолял он ее о прощении, но чувствовал, что в ее глазах он оказался слабаком.

Наверное, он выглядел достаточно жалким, потому что она с улыбкой провела рукой по его лицу, и ему показалось, что она опытнее и старше его. И он понял, насколько он еще молод.

Было уже очень поздно, когда он проводил ее домой, и она проскользнула в дом через незапертую дверь. Он напрасно ждал, чтобы она появилась в окне и помахала ему рукой.

Огорченный, он поспешил домой, где стояли два его упакованные чемодана.

Всю зиму у него не было возможности вырваться с батареи и навестить Гвен.

Настала весна, дивизия готовилась к переброске на Восток. Наконец, примерно в конце марта, ему удалось добиться, чтобы командир направил его вместе с водителем в мастерскую в Булонь проверить батарейный грузовик, который находился там в ремонте.

Виссе упросил водителя сделать небольшой крюк и заехать через Катро в Экиан. Он немного постоял перед виллой «Надин», не зная, как сделать, чтобы Гвен заметила его. Он не мог свистеть, потому что улица была довольно оживлена в этот прекрасный весенний день.

Ему не оставалось ничего, кроме как пройти через сад и постучать в дверь. Он надеялся, что ему откроет служанка-нормандка Маргарет или сама Гвен. Он еще смог бы договориться и с матерью Гвен. Но как он сможет объяснить свое вторжение, если ему откроет ее отец, который уже несколько раз грозил своей дочери, что выгонит ее из дому, если она не прекратит встречаться с немецким офицером?

Было удивительно, что английская семья могла находиться невредимой в 1941 году в оккупированной немцами Франции. Не приходилось ли им жить в постоянном страхе быть обнаруженными? Поэтому Виссе не хотел создавать впечатления, что он злоупотребляет своим положением германского офицера. Он не собирался вести себя и подобострастно. Он хотел поговорить с англичанином как мужчина с мужчиной и объяснить ему, что испытывает к Гвен серьезное и глубокое чувство, на которое она отвечает взаимностью…

Дверь ему открыл человек примерно одного с ним возраста, на полголовы ниже ростом, внешне похожий на Гвен, должно быть, ее брат. Молодой англичанин безо всякого удивления выжидающе смотрел на Виссе, и было заметно, что он знал, кто перед ним.

— Лейтенант Виссе!

— Генри Бертон! — англичанин коротко и церемонно поклонился.

Они смерили друг друга неприветливым взглядом и неожиданно одновременно улыбнулись. Для общения Виссе выбрал французский.

— У меня появилась наконец долгожданная возможность еще раз заехать в Экиан!..

Они снова смерили друг друга взглядом.

— Моей сестры Гвен нет дома! — Англичанин отошел назад в полуоткрытую дверь и стоял на ступеньках. — Мне очень жаль, что я вынужден сообщить вам об этом!

Виссе кивнул, словно ожидал именно такого ответа.

— А где она? — Виссе задал этот вопрос непроизвольно, сам того не желая.

Генри с удивлением обернулся к нему. По поведению Виссе он пытался понять, таилась ли в тоне этого вопроса угроза. Англичанин стал жестким. Он дал понять, что не боится немца и не собирается отвечать.

На лице Виссе отразилось сожаление, что англичанин понял его неправильно: это была вовсе не угроза, это была мольба.

— Гвен и Маргарет поехали навестить свою тетушку в Утро, Рю де Пари.