Олег Татарченков - Группа сопровождения

«Пятерка» же останется образчиком классической «воровской» России, с перестройкой все больше уходящей в прошлое.

…-Пошли, — старший лейтенант первым выскочил из «уазика», в просторечии именуемого просто «козлом», из-за умения прыгать козликом по ухабам и колдобинам. Офицер перетянул с бока на живот кобуру с «макаровым» и нырнул в темный подъезд. За ним шагнули оба патрульных сержанта из группы. Уфимцев замыкал шествие.

Подъезд не освещался ни одной лампочкой. Под ногами противно скрипели старые доски. В одном месте Игорь провалился бы в дыру вместо сгнившей ступеньки, если не предупреждение своего ближайшего соседа с погонами старшего сержанта. На первом этаже даже в темноте зияли провалами проемы открытых дверей.

— Дом практически расселен, — прошептал Уфимцеву его спутник, — На первом этаже уже никто не живет. Только на втором…

Он не договорил. На верхней площадке блеснул свет фонарика и раздался громкий голос старшего лейтенанта:

— А ну открывай! Милиция!

Группа вломилась в полуоткрытую дверь. Уфимцев не успел разглядеть человека, впустившего их вовнутрь — жильца мгновенно оттер в сторону старший сержант.

— Ч-черт, ушли! — старлей стоял посередине пустой комнаты. Ее меблировку составлял лишь матрац в углу да кровать с черными от грязи простынями с двумя дощатыми ящиками у изголовья, покрытыми газетой. На них стояла пустая бутылка из-под водки и остатки скудного ужина: какие-то рыбьи хвосты, открытая банка консервов, куски хлеба.

На кровати кто-то зашевелился, тело на матраце оставалось неподвижным.

— До того нажрались, что встать не смогли, — заметил сержант, — Остальные ушли через черный ход. Видимо, кто-то у них на стреме стоял, нашу машину заметил…

Игорь внимательно, насколько позволял рассеянный свет из окна от уличного фонаря, рассматривал обитателей «блатхаты», похожей больше на элементарный бомжатник.

На кровати тщетно пыталась сесть неопределенного возраста женщина в рваном свитере и грязных синих джинсах. Длинные грязные волосы какого-то пегого цвета были растрепаны и сбились в колтун. Под левым глазом красовался огромный лиловый синяк. Ей могло быть и двадцать, и с тем же успехом сорок пять. Уфимцев неосознанно сделал шаг назад — до него докатился отчетливый запах мочи и давно немытого тела.

Старший сержант, напротив, шагнул вперед, вглядываясь в лицо опустившейся женщины. Потом зло сплюнул на пол и произнес:

— Любка, дрянь, это ты? Опять из дома сбежала, шалава?

Любка в ответ только пьяно промычала.

Сержант повернулся к Игорю:

— Училище бросила, нигде не работает, отца нет, мать такая же, как она. Пару месяцев назад мамаша привела очередного мужика, самое интересное, что мужик этот нормальным оказался: воспитывать начал, запретил по всяким хазам шляться. И чем все это закончилось? — сам себе задал он вопрос, — Банда малолеток избила его до потери сознания. Мужик попал в больницу, а эта… — сержант пожевал губами, подыскивая самое сочное определение девице, но и так и не нашел, — опять по притонам.

— Сколько ей лет? — спросил корреспондент.

— Только восемнадцать исполнилось.

Любке за время разговора все же удалось выпрямиться на постели, откинула назад руки, уперлась в край кровати, чтобы не опрокинуться снова. Она подняла на них заплывшее лицо. Высокий лоб сморщился — девушка (хотя, какая, к черту, девушка!) пыталась вникнуть в суть разговора. Она уже поняла, что речь идет о ней.

— Г-гражда-а-ажданин начальник… — потрескавшиеся полные губы расползлись в бессмысленную улыбку, открывая великолепные зубы.

Игорь опустил голову и отошел в середину комнаты.

«Люба, — подумал он, — и эту зовут Любой. Такие же блестящие зубы, та же молодость, а все остальное разное. Разное прошлое, настоящее, будущее. У той будет интеллигентный муж, впрочем, не будем загадывать, но деньги, чистая квартира — будут. Будут вечеринки с друзьями, посиделки на кухне у подруг за чашкой чая. Дети… Что будет у этой? Сифилис, выбитые зубы, сгоревшее от паленой водки нутро, суд за пустяковую кражу, тюрьма, женская «зона»… Одно и то же имя, один год рождения, одна национальность, одна страна. Полно, одна ли? Они с разных планет. Кто сказал, что они одной нации, одного народа? Инопланетяне, иностранцы. А посередине мы — пограничники, псы при пастыре, группа сопровождения…»

— Ну, что тело, очухаешься или нет, — тыкал тем временем кончиком сапога старший лейтенант человека, раскинувшегося на матраце, — Нет, бесполезно. Черт с ним, возиться тут со всякими бомжами…

Он разогнулся и отошел от топчана.

— Тем более, у нас более интересный разговор намечается, — старлей повернулся к двери и Игорь заметил, что в ее проеме стоит, прислонившись плечом к косяку, невысокого роста мужчина, средних лет, одетый в чистую голубую маечку и тренировочные трико. Стоит и безучастно наблюдает за происходящем, словно оно не здесь, а на экране телевизора.

Офицер милиции нагнулся к уху Уфимцева:

— Это хозяин блатхаты. Ты погуляй пока здесь, корреспондент, набирайся впечатлений, а я пока с ним потолкую. Извини, тебе нельзя присутствовать: это не допрос, а, так сказать, дружеская беседа. И она обычно без свидетелей проводится…

Опер угро подошел к вору. Тот, неторопливо, с достоинством, отлепился от косяка и пошел впереди милиционера. Дверь в коридоре, ведущая в жилые помещения, открылась, и корреспондент увидел чистенькую прихожую, кухню, оклеенную бедными, но вполне приличными обоями. За столом на кухне сидела женщина средних лет в домашнем халате и спокойно пила чай из фарфоровой чашки.

Больше Уфимцев заметить ничего не успел: дверь захлопнулась. Но и этого ему вполне хватило для того, чтобы погрузить в изумление. У корреспондента появилось чувство, что он ненароком заглянул с самого дна смердящего адского котла в уютный предбанник… ну, не рая, хотя бы чистилища. При этом никаких перегородок между этими двумя ипостасями не существовало, никто не охранял вход. Хотя… Хозяин блатхаты. Чистенький, аккуратненький. Может, он и есть слуга сатаны? Кто сказал, что эти ребята должны быть обязательно с рогами и копытами?

Подошел сержант:

— Этот дядечка — местный уголовный авторитет. Держит местный «общак» и заодно прирабатывает на этой «малине». Бомжи, которые спускают здесь в обмен на водку свое и чужое барахло — так, прикрытие, грязь навозная, которую «шестерки» этого вора используют для мелких поручений. А вот те, кто сдулся перед нашим визитом через черный ход — ребята посерьезнее. В этой хате решают, какую квартиру обнести, происходят сходки преступников, встречи с наводчиками, скупщиками краденого. Ты не смотри, что этот дядя весь из себя чистенький и домашний. Он — настоящий волчара. Те, кого ты здесь видел, вся эта пьянь и рвань, ногтя его не стоит.