Майкл Уолш - Сыграй ещё раз, Сэм

— Мать никогда меня толком не знала, — заметил он, жалея, что нельзя прямо сейчас выпить.

— А мы знаем, — продолжил Майлз. — Мы знаем, что в 1935-м и 1936-м вы ввозили оружие в Эфиопию для императора Хайле Селассие, который тщетно пытался противостоять Муссолини. Это свидетельствует о вашей изрядной храбрости — и редком донкихотстве, если позволите так выразиться.

— Всегда питал слабость к побежденным, — вставил Рик. — Американские штучки.

— Тоже весьма необычно. Скажите, мистер Блэйн… — Теперь настала очередь майора закурить. — Что заставило вас так внезапно покинуть город Нью-Йорк в октябре 1935-го?

— Честное слово, не думаю, что вас это касается, — сказал Рик как можно спокойнее.

— Так внезапно и так бесповоротно, что говорят, будто вы теперь никогда не сможете вернуться в родные края. — Майор стряхнул пепел в корзину для бумаг. — И что вас заставило из всех стран выбрать Эфиопию?

— Я не выбирал, — сказал Рик. — Я приехал в Париж, оставил там Сэма и отправился поразведать, что к чему. — Он сжал губы. — Наверное, не секрет, что дома я занимался клубным бизнесом, и я слыхал, что открыть заведение в Париже — самое оно. Так и вышло.

— Почему же вы оказались в Аддис-Абебе? — не унимался майор.

— Ну, скажем, я просто не люблю бандитов, и давайте покончим с этим, — ответил Рик.

Майор Майлз покопался в каких-то бумагах.

— Мы также знаем, что вы воевали в Испании за республиканцев против Франко. Опять выдающаяся храбрость, отчаянное донкихотство — и большой риск. Вы довольно понюхали пороху — и по ходу дела собрали кругленькую сумму, поставляя республиканцам оружие.

Рик глубоко затянулся.

— И это тоже не секрет, — сказал он. — Расскажите мне, что такого нашла ваша хваленая разведка, о чем не было бы уже известно всему миру.

Сэр Гарольд пропустил насмешку мимо ушей.

— Затем в мае или июне 1939-го вы обнаружились в Париже, где и обретались, пока в город не вошли немцы.

— С отъездом особого выбора не было, — объяснил Рик. — С моим испанским прошлым надо было бежать, если я не хотел закончить, как Ласло, гостем рейха. Видите ли, майор, фашисты не особенно меня любят, да и я, правду сказать, их тоже недолюбливаю.

— Мне как-то трудно увязать этот, если позволите, идеализм с пассивной и безучастной личностью, которую вы явно с сугубым тщанием культивировали в Касабланке.

— Это как хотите, — сказал Рик. — Мне и самому порой довольно трудно.

Он докурил сигарету и положил в пепельницу. С него хватит.

— Знаете что, — гневно сказал он. — Я все это проходил в Касабланке с майором Штрассером, и будь я проклят, если собираюсь сидеть тут и проходить все по новой с вами. Человек имеет право оставить при себе хотя бы часть своей личной жизни. Почему я поступал так, как поступал, — мое дело и больше ничье. Теперь, если вопросов больше нет…

Он поднялся, как будто собираясь уходить.

— Ричард, пожалуйста, подожди.

Ее голос! Она. Рик и не заметил, когда она вошла в комнату. Но она здесь.

Он хотел обернуться, взглянуть на нее. Но не стал. Не смог. Снова опустился на стул.

Заговорил Виктор Ласло:

— Прошу вас, мсье Блэйн, нам с женой и вправду нужна ваша помощь. Вы не должны винить нас в том, что сэр Гарольд навел о вас справки. В операции такой важности и тонкости мы должны абсолютно точно знать, где границы лояльности каждого… Про мсье Рено нам все ясно. — Ласло кивнул на капитана. — Для него на первом месте деньги и удовольствия. С такими людьми мы можем вести дела. Но вы — другая история. Я больше не оскорблю вас предложением денег…

— Вы за транзитные письма предлагали мне сто тысяч франков, помните? — сказал Рик. — Или двести тысяч?

— И вы отказались их принять. Вместо этого вы просто отдали бумаги мне — или, пожалуй, правильнее будет сказать, вы отдали их ей.

— Именно, — буркнул Рик.

— Я был готов — мы были готовы — пойти на все, лишь бы выбраться из Касабланки. Ильзины чувства к вам меня не заботили, при условии, что мы уедем и здесь продолжим нашу борьбу. — Ласло налил себе воды из графина на столе. — Идет мировая война — мы не можем позволить личным чувствам мешать делу. Я считаю, то, что вы решили встать на нашу сторону, перевешивает любые ваши планы касательно моей жены. Так давайте же скрепим соглашение, к которому пришли в Касабланке. — Ласло встал. — Я протягиваю вам руку — не как другу, ибо знаю, что друзьями нам не быть. Вместо того я протягиваю ее вам как соратнику.

Прошло несколько секунд, прежде чем Рик протянул руку. Виктор взял ее.

— Ласло, я сделаю все, что позволит мне совесть, для вас обоих, для вас и Ильзы. А сколько именно — определю я, и только я. Принято?

— И снова, — сказал Ласло, — с возвращением на поле битвы.

— Еще одно, — сказал Рик. — То, что я сказал Ильзе на аэродроме, было сказано всерьез. Она не сможет последовать за мной и участвовать в моей борьбе. Мы договорились об этом.

Рик услышал ее шаги — Ильза подошла к столу. Ее голос зазвенел. Он уловил запах ее духов. Обернулся и внезапно утонул в ее глазах.

— Майор, — сказала Ильза, — будьте добры, объясните мистеру Блэйну, как обстоит дело.

Сэр Гарольд встал.

— Мистер Блэйн, — начал он, прочистив горло. — С момента вступления в войну Соединенных Штатов обстоятельства конфликта кардинально изменились.

Рик сидел недвижно, слушал, сердце его колотилось.

— Эта война перестала быть войной одной-единственной свободной страны, Англии, против Третьего рейха. Перестала быть соревнованием двух империй — Британской и Германской. Перестала быть ученым спором о том, какая система правления лучше — фашизм, коммунизм или демократия. Эта война, — сказал он, грохнув по столу кулаком, — битва насмерть.

Ильза поморщилась от грохота. Ласло нет.

— Насмерть, — повторил майор Майлз. — Я не вполне представляю, каков ваш личный опыт в борьбе такого рода, мистер Блэйн.

— Я успел понять, что люблю выигрывать, — откликнулся Рик. — Но успел понять, что рассчитывать на это нельзя.

— Точно так. Теперь, мистер Блэйн, наша война — это и ваша война. — Майор указал на одну из карт на стене. — Вот, — сказал он, — все, что осталось от Чехословакии. — Он постукал по карте указкой. — Это Прага. Как видите, двести миль к северо-востоку от Вены, и не такая уж даль от Мюнхена и от Берлина. Другими словами, Прага — не какое-нибудь восточное захолустье, далекое и недоступное, а цивилизованный город, расположенный в самом сердце рейха и европейского континента. Невозможно переоценить стратегическое и моральное значение этого города.

Логично, подумал Рик. Если надо кого-то убрать, лучше всего делать это в его собственном заведении. Не повредит и помощь своего человека, кто готов, когда придет время, продать тебе жертву с потрохами. Очередной урок, который Блэйн усвоил на горьком опыте. Он и сейчас помнил, как выглядел Джузеппе Гульельмо, когда Тик-Так засадил ему нож между ребер, а Эйби Коэн отстрелил лицо; несостоявшийся capo di tutti capi [64] Капо всех капо, главный гангстер (ит.). умер на месте, на персидском ковре, за который, конечно, переплатил, в собственном офисе над вокзалом Гранд Сентрал в старые добрые денечки.