Свен Хассель - Трибунал

— Лыжники, — сдавленно шепчет Хайде, укрываясь за деревом.

Я лежу в снежной яме, прижимая к плечу приклад ручного пулемета. Снег скрипит и потрескивает. Раздастся какой-то крякающий звук. Снова шелест, похожий на шорох лыж по мерзлому снегу. Я кладу палец на спуск. Среди деревьев движется какая-то тень.

— Не стреляйте! — кричит, вскочив на ноги, Барселона. Он увидел желтый цилиндр Порты, который необычайно высоко подскакивает между деревьями.

— Что за черт? — удивленно восклицает вестфалец.

С каким-то страхом мы смотрим на плывущий цилиндр, приближающийся, подскакивая, к нам. Если шляпа на голове у Порты, то он вырос по меньшей мере на два метра. Потом эта загадка разъясняется. Из снега появляется фыркающий олень. Он тащит нарты, полностью загруженные мешками и ящиками. Поверх груза величественно восседают Малыш и Порта.

— Это вы стреляли? — кричит Старик.

— Иногда мы, — отвечает Малыш с важным видом. — Но и русские израсходовали немало боеприпасов дядюшки Сталина.

— Мы наткнулись на помешанного политрука с таким худым лицом, что он мог бы без труда поцеловать козу между рогов, — объясняет Порта, размахивая руками. — Попали в него мы только со второго раза. Потом какой-то охламон принялся браниться на нас из темноты, а потом стрелять. Мы прицелились по дульным вспышкам, и ему быстро пришел конец.

— Но мы пошли не той дорогой, — вмешивается Малыш. — Было темно, как у негра в заднице. Забрели в расположение штаба, где военные гении обсуждали, как выиграть эту треклятую войну. Там какой-то полковой комиссар бубнил и бубнил. Я прицелился в его толстое брюхо, и он вдруг перестал бубнить. Завопил: «Немцы!» и тут же скопытился. С остальными разделался Порта.

— Надеюсь, вы прихватили их карты? — спрашивает Хайде. Он не способен думать ни о чем, кроме военных задач.

— На кой черт они нам? — тупо спрашивает Малыш. — Мы пошли не за ними. Дорогу обратно могли найти и без карт.

Хайде лишь качает в отчаянии головой.

— Тут случилось настоящее столпотворение, — объясняет Порта. — Когда мы вышли, толпа русских сбила нас с ног, и какой-то болван-офицер устроил нам разнос. От растерянности он даже не заметил, что Малыш ответил ему: «Jawohl, herr Leutnant!» [29] Слушаюсь, господин лейтенант! (нем.). — Примеч. пер. .

— Стоило рискнуть жизнью, чтобы побыть там, — продолжает Малыш, закуривая сигару.

— Мы отошли и стали наблюдать за этой неразберихой, — весело смеется Порта. — Какой-то майор с красным, как вареный рак, лицом тоже устроил нам разнос и приказал помочь выкатить на позицию противотанковое орудие. В любой армии приказ есть приказ, и мы помогли истребителям танков выкатить их пукалку, куда велел майор.

— В другом конце лагеря поднялось черт знает что, — усмехается Малыш. — На воздух взлетел склад боеприпасов, стоял непрерывный грохот. Мы подумали было, что вы пришли нам на помощь. Кто-то подал свистком сигнал тревоги, и все эти русские бросились под пули.

— Тут у нас появился простор, — с важным видом говорит Порта. — Мы совались во все роты, чтобы сказать «привет», и внезапно оказались среди кухонной обслуги.

— Вряд ли кто из немецких солдат видел в жизни сразу столько жратвы, как на той кухне, — вмешивается Малыш, восторженно подняв глаза к небу. — Чего там только не было! Свиная тушенка, копченая оленина, маринованные огурчики, все, что угодно!

— Да, то, как снабжается русская армия по сравнению с немецкой, — сухо замечает Порта, — приводит к выводу, что уверенность в нашей окончательной победе может поддерживать только слепая вера!

— Там был толстый повар-сержант, который ублажал сам себя, глядя на фотографию Марлен Дитрих, — говорит Малыш, мерзко посмеиваясь. — Он получил сорок две трассирующие пули в задницу.

— Тут нам пришлось действовать быстро, — говорит Порта с коротким смешком. — Мы хватали все, что попадалось под руку. Когда поняли, что не сможем унести и половины этого, стали искать сани. Вот так и встретились с этим коммунистическим оленем, который не стал скрывать, что критически относится к этой системе, и поскольку там были нарты, мы тут же завербовали его.

— Мне пришлось пообещать ему финскую капиталистическую олениху, — ухмыляется Малыш, — и он ее получит, я лично об этом позабочусь!

— Хочешь сказать, что нам теперь придется возиться с оленем? — яростно кричит Старик.

— Это можно обсудить потом, — бесцеремонно отвечает Порта. — Пока русские суетились и стреляли друг в друга, мы подошли к складу. Там был всего один часовой, он спал и даже ничего не почувствовал, когда мы его застрелили.

— Спал на посту! — возмущенно кричит Хайде. — Он заслуживал смерти!

— Знаешь, я очень рад обнаружить, что подавляющее большинство солдат плохи, — отвечает Порта.

— Beseff [30] Конечно (арабск.). — Примеч. авт. , это потому, что большинство солдат бедняки, — говорит Легионер. — Жизнь научила их, что как бы ни лезли они из шкуры, все равно останутся бедняками.

— А! Но из бедных солдат получаются хорошие убийцы, — говорит Малыш, — и у них острые глаза и чуткие уши. Потому что им с пеленок приходится держать их открытыми, опасаясь полицейских!

— Когда мы вошли в мясное хранилище, — продолжает Порта, — то по вине Малыша чуть не погибли. Он бросил гранату в ящик с ракетами. Ракеты с шипеньем летали по всему помещению, угодили в двух русских, и они тут же повалились. Однако наш визит оказался удачным. Там был кофе, настоящий бразильский. Думаю, теперь он недоступен даже Адольфу. Это было так же просто, как зайти в бакалейную лавку и попросить фунтик кофейку.

— Еще проще, — радостно улыбается Малыш. — Не пришлось стоять в очереди и выкладывать деньги девице за кассовым аппаратом.

Потом в течение двух часов мы едим так, будто готовимся к трехлетнему голоду.

— Не поделиться ли с ранеными? — предлагает гуманист Хайде.

Малыш чуть не давится громадным куском маринованной селедки.

— Что за бешеная обезьяна укусила тебя в задницу? Они отбросят копыта по пути!

— Это наши товарищи, — сердито объясняет ему Хайде.

— Может быть, твои. Я никого из них не знаю, — беззаботно отвечает Малыш, отправляя в рот еще кусок селедки.

— Знаешь, Малыш прав, — говорит Порта. — Если дадим что-то раненым, к нам прицепится этот оберст с моноклем. Потребует разделить жратву на всю роту. По-моему, лучше немногие из нас поедят досыта, чем все получат по чуть-чуть и все равно останутся голодными.

Внезапно лицо Старика краснеет. Он пытается ударить себя по спине. Лицо его постепенно становится лиловым. Он, хрипя, падает на пол. Подавился. Мы переворачиваем его на живот и колотим кулаками по спине.

— Умирает, — убежденно говорит Порта. — Люди! Почему они не могут как следует пережевывать пищу?