Свен Хассель - Трибунал

Гофман кладет трубку так осторожно, словно она стеклянная. Тупо таращится на нас, словно не может поверить собственным ушам. Безвольно валится в американское кресло, от нагрузки оно откидывается назад, и гауптфельдфебель падает на пол.

— Проклятая иностранная еврейская штука! — Он злобно бранится на кресло, потирая копчик. Лихорадочно роется в бумагах на своем столе. — Найди Порту и Вольфа, — кричит он мне. — Быстро! Шевели ногами, охламон! Положение ужасное! Если быстро не выпутаемся, то еще до конца недели отправимся в Торгау!

Я бегу рысцой выполнять его приказ. Нахожу Вольфа в цейхгаузе, он вертит ручку арифмометра.

— Пошел вон! — кричит мне Вольф, когда я вхожу. Волкодавы поднимаются с пола и оскаливаются.

— Дело важное! — кричу я, нервозно пятясь к двери под жадными взглядами громадных собак.

— Важное? Для кого? — спрашивает Вольф, не поднимая глаз от арифмометра. — Наверняка не для меня!

— Звонили из Падерборна! Там выяснили что-то, связанное с Бирфройндом и Мюллером!

— Не мое дело, — бесцеремонно решает Вольф. — Передай Гофману привет и скажи, что если ему от меня что-то нужно, пусть приходит сюда! Главный механик не станет плясать под дудку какого-то гауптфельдфебеля!

Порта сидит в сауне с тремя женщинами-военнослужащими.

— Падерборн! — усмехается он пренебрежительно. — Werhkreiskommando! Ну их к черту! Я ни разу не слышал ни о каком Бирфройнде! Все евреи, каких я знаю, либо за границей, либо в концлагерях, ждут своей очереди в газовую камеру. Мюллера знаю несколько лет. Отличный немецкий солдат. Его родословная восходит к тем временам, когда проламывание черепов дубинами было обычным воскресным времяпрепровождением!

— Идут они? — отрывисто спрашивает Гофман, когда я возвращаюсь.

— Герр гауптфельдфебель, они сказали, что не придут!

Он непонимающе таращится на меня, на лице появляется такое выражение, будто в него выстрелили.

— Значит, эти двое ублюдков наотрез отказались прийти? Ступай, охламон! — кричит он голосом, напоминающим лай громадной собаки. — Кишки вырву, если не вернешься с этими сыновьями шлюх!

Порта выходит мне навстречу широким, размеренным шагом.

— Где он прячется, этот хмырь, который хочет видеть меня? — высокомерно спрашивает он, поправляя желтый цилиндр.

Я молча указываю на закрытую дверь ротной канцелярии. Не обращая внимания на табличку «ПОСТУЧИТЕ И ЖДИТЕ», Порта громко стучит в дверь и входит так же беззвучно, как Т-34, проламывающий путь через фабрику оловянной посуды. Щелкает каблуками и кричит во весь голос:

— Герр гауптфельдфебель, обер-ефрейтор Порта, пятая рота, второе отделение, первая группа, прибыл по вашему приказанию!

— Кончай дурачиться, — шипит Гофман. — И не кричи. Здесь кричу только я!

Он откидывается на спинку американского кресла и видит в окно главного механика Вольфа, идущего через грязный плац, прыгающего с одного сухого места на другое, чтобы не испачкать шитые вручную офицерские сапоги, стоившие пятьсот пятьдесят марок. «О, Господи, — мысленно молится он, — пусть он шлепнется задницей в эту грязь!»

Но Бог не на стороне Гофмана. Вольф прыгает на цыпочках, выбирая безопасный путь к сухому месту, где останавливается, встав на большой камень.

Китаец Ван подбегает с суконкой, чтобы старательно отчистить дорогие сапоги. Вольф считает их важной частью своего образа. Начищенные до блеска, шитые вручную сапоги представляют собой внешний признак большого человека. В казенных сапогах ходят только недочеловеки и простофили. Он без необходимости одергивает шитый на заказ темно-серый мундир.

— Хайль Гитлер! — говорит он с иронией, входя в канцелярию. Без разрешения берет одну из сигар Гофмана.

Гофман не пытается скрыть своих чувств. Он с величайшим удовольствием вогнал бы эту сигару ему в глотку.

— Не припоминаю, чтобы ты выплатил последнюю четверть долга с процентами, — начинает Вольф, протягивая жадную руку.

— Сегодня у нас разговор о более важных делах, — высокомерно обрывает его Гофман.

— Представить не могу более важных, — отвечает Вольф, усаживаясь на край письменного стола. — Но, может, ты хочешь, чтобы мой сборщик долгов нанес тебе визит?

— Сколько? — угрюмо спрашивает Гофман, чеша за ухом.

— Прекрасно знаешь, сколько, — лукаво улыбается Вольф, — и слышал, что произошло со штабс-вахмистром Бринком, который просрочил на две недели уплату долга с процентами!

— Ростовщик! — рычит Гофман, мышцы его лица нервозно подергиваются. Он знает, что штабс-вахмистр Бринк лишился уха при загадочных обстоятельствах и получил его обратно бандеролью по военно-полевой почте. Говорили, что это сделали партизаны, но на самом деле устроили ростовщики. И не в первый раз.

Гофман открывает ящик стола и протягивает Вольфу большой серый конверт.

Вольф тщательно пересчитывает купюры и разглядывает каждую на просвет.

— Думаешь, я напечатал их сам? — язвительно спрашивает Гофман.

— Нет, для этого ты слишком глуп! — развязно отвечает Вольф. — Ты из тех, кто принимает такие деньги!

— Мне звонили из Падерборна, — уныло говорит Гофман. — Сортир в огне!

— Вызови пожарников, — невозмутимо предлагает Вольф. — Это их забота!

Порта сгибается от смеха и колотит кулаками по столу.

— Веселитесь, да? Сейчас спуститесь на землю, — угрожающе предсказывает Гофман. — Звонил сам «Задница в сапогах» [91] Об оберст-лейтенанте фон Вайсхагене по прозвищу «Задница в сапогах» подробно рассказано в романе С. Хасселя «Колеса ужаса». — Примеч. ред. . Подделка личных документов дело серьезное. За это можно лишиться головы! В лучшем случае получить очень долгий тюремный срок.

— Мы станем отправлять тебе посылки на Рождество, пока будешь сидеть в Торгау, — обещает Вольф, — и, кроме того, дадим письмо для Железного Густава с просьбой, чтобы он был не слишком суров к тебе.

— Если я попаду в Торгау! — орет во весь голос Гофман и становится похожим на перегретый котел, в котором нужно открыть клапан, — то попадете и вы. Все вы! Я выложу все, что знаю, и о чем догадываюсь! Кстати, известно вам, что торговля на черном рынке карается смертью?

— Что ты говоришь! — весело улыбается Вольф.

— Может быть, герр гауптфельдфебель знает кого-то, кто торгует на черном рынке? — спрашивает с лицемерной улыбкой Порта.

Вольф восторженно ржет.

— Не зли меня, Порта! — угрожающе говорит Гофман и снова садится в американское кресло. — Я сотру тебя с лица земли, дерьмо ты эдакое!

Достает из ящика стола блестящий от масла пистолет и наводит его то на Вольфа, то на Порту.

— Почему бы тебе не начать с себя? — подтрунивает над ним Вольф. — Для роты стало бы одной проблемой меньше!