Леонид Острецов - Кому бесславие, кому бессмертие

Антон мучительно, как в тумане, превозмогая боль после неожиданного удара по голове, пытался осознать, что происходит.

— Сейчас, сейчас, — проговорил нежданный гость и, потянувшись к настольной лампе, включил свет. — Ну, а теперь узнаешь?

Невероятное изумление постигло Антона, когда в склонившемся над ним человеке он узнал майора НКВД Скопова. Он выглядел точно так же, каким предстал перед ним тогда в январе сорок первого, в парткоме университета — в черном помятом пиджаке, а на голове такой же ровно подстриженный «ежик». Только лицо его похудело и скулы приобрели еще большую угловатость.

— Вы призрак? — вырвалось у Антона, и он увидел в руке у Скопова пистолет.

— Призрак, — с ухмылкой ответил тот, — который теперь всегда будет следовать за тобой по пятам.

Антон молчал, не зная, что и подумать, когда призрак вновь заговорил.

— Ну что, сволочь? Хорошо ли тебе у немцев служится, а? Хорошее ли жалованье платят?

— Я служу не немцам, — выдавил Антон.

— Ну да, конечно. А говорил, что не был в Киреевске…

— Да не был я в этом Киреевске, — вдруг вырвалось у Антона, и он тут же устыдился собственного малодушия.

— А, испугался, гадина? Правильно, бойся меня! Скопов сунул пистолет за пояс и, достав из кармана пиджака сигареты, закурил.

— Да знаю я, что не был ты ни в каком Киреевске, — вдруг сказал он, выдохнув дым. — И что письмо это не тебе было адресовано, тоже знаю. Теперь знаю, хотя сейчас это все равно ничего не меняет. Теперь ты все равно ви-но-вен! Побег из органов НКВД, второй побег с дачи профессора Кротова… Дурак ты, Горин. Дурак и нехороший человек. Подставил старика. Не мог, что ли, где-нибудь в другом месте залечь?

— Что с ним?! — с тревогой спросил Антон.

— С профессором-то? Да, жалко старика, — с цинизмом в голосе произнес Скопов. — Он у нас два дня продержался, а потом… видимо, сердце не выдержало.

— Сволочи! — вырвалось у Антона, и он, дернувшись, ощутил в правой руке режущую боль от наручников.

— Тихо ты, — прошипел Скопов и выхватил пистолет, замахнулся им. — Садану по башке и уйду через окно, благо у тебя первый этаж. Сам ты сволочь, Горин, понял? Предатель ты и изменник родины. Я тебя еще в штабе у Власова приметил. Вот, думаю, — судьба! Доложил Шашкову, чтобы проверил, да тут сам командарм за тебя вступился. Хорошо вы с ним спелись, с гадом. Если бы не он, кормить бы тебе лягушек в болоте…

В коридоре послышались шаги, и Скопов замолчал, направив пистолет на Антона. Когда шаги стихли, он продолжил:

— Ладно, хватит болтать. Есть у тебя, Горин, только один выход — искупить вину перед родиной. Сослужишь родине службу…

— России послужить почту за честь, но не тебе, гад!

— России?! Это Власов, что ли, России служит?!

— А вот представь себе!

— Ну, конечно! Значит, и под Киевом он России служил, когда, бросив армию, в одиночку выходил из окружения, и под Москвой, отлеживаясь в госпитале, в то время, когда его заместитель генерал Сандалов освобождал столицу и вел бои за Волоколамск?!

— Столицу отстоял Власов!

— Это только по газетам!

— Врешь!

— Идиот! — Скопов снова замахнулся и остановил руку в воздухе. — Вмазал бы я тебе, да нельзя твою рожу портить. Слушай, пока у меня терпение не лопнуло. Итак: ты работаешь в отделе «Русского комитета». Перед твоим носом проходят сводки и документы. Ты знаешься с немецкими офицерами. Понимаешь меня? Антон молчал.

— Вижу, что понимаешь. Но сейчас даже не это главное. Главное то, что в ближайшие дни в Ригу приезжает Власов, и не он один. По нашим данным, здесь соберется много больших чинов из Северной группы войск и из Берлина. Нас будет интересовать то, что они будут там обсуждать, и вообще любая важная информация. Понятно? А теперь самое главное для тебя, Горин. Станешь помогать нам — гарантирую тебе прощение перед родиной. Я свое слово держу. Все забуду — и твои побеги, и Киреевск, которого не было, — с ухмылкой сказал он, — и письмо, что ты прихватил у меня в кабинете. Кстати, где оно?

— Нету его, — огрызнулся Антон. — Растворилось в болотной жиже. Тогда, весной сорок второго, когда остатки нашего полка драпали за Мясной Бор.

— За Мясной Бор? — задумавшись, спросил Скопов. — Помню… Ладно, искать не буду. А о содержании письма — забудь. Этого тебе не надо. Меньше знаешь — крепче спишь.

После этих слов Скопов выключил свет и тихо открыл окно.

— Скоро я снова появлюсь, — сказал он, обернувшись, — и дам тебе канал передачи информации. Сюда больше не приду, не волнуйся. И без выкрутасов давай. Помни: я каждый твой шаг вижу.

Скопов отстегнул наручники и тихо вылез в темноту.

Антон остался в удрученном состоянии духа не столько от неожиданного посещения Скопова, сколько от известия о смерти профессора. То, что старик, который практически спас ему жизнь, приютив его, погиб в застенках НКВД, невероятно угнетало Антона. Он чувствовал себя прямым виновником его смерти — смерти своего учителя, покровителя и спасителя. Он корил себя за все, что произошло. Ведь если бы не его невнимательность по отношению к тому письму без штемпеля, профессор был бы сейчас жив, а он сам не был бы в тяжелом положении выбора. Это он виноват в его смерти, только он! «Будь бдительным!» — учила советская пропаганда, а он не внимал ей. Умный человек должен был понимать, что этот лозунг относился не только к проискам врагов народа, но и вообще ко всему. Антон должен был постоянно помнить об этом, а не витать в облаках! Если бы он был бдительным, то жизнь его сейчас была бы предельно ясна и однозначна… если бы, конечно, война уже не оборвала бы ее к этому времени.

Из открытого окна подул ветер. Когда шок немного прошел, Антон закрыл окно и сел на пол. Информация о смерти профессора Кротова продолжала давить чувством собственной вины и одновременно будила невероятную злобу по отношению к Скопову и таким, как он. Антон возненавидел его так сильно, как ненавидят личного врага, с которым не может быть примирения ни при каких обстоятельствах.

Он не заметил, как начало светать. От внутреннего напряжения навалилась усталость, и он прикрыл глаза, решив, что сегодня же расскажет Штореру о визите агента НКВД. А тот пусть решает, что с ним делать.

Утром разговора со Шторером не получилось. Рабочий день начался с объявления о том, что ровно через час в Ригу приезжает генерал Власов. Антон не мог не отметить оперативность информации, которой владел Скопов.

Встречать Власова вместе с представителями военного командования Шторер поручил трем сотрудникам, в том числе и Антону.

На вокзал приехали буквально за пять минут до прихода берлинского поезда. Вагон остановился точно напротив группы встречающих, и в проеме тамбура появился бывший командарм. Он выпрямился во весь рост, на насколько секунд замер, окинув взглядом людей, стоящих внизу, и сошел на платформу.