Дмитрий Панов - Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели

Прежде чем перейти к теме репрессий, напомню, что мы занимались всей этой химической галиматьей жарким летом 1937 года. А затем Красная Армия погрузилась в период, ослабивший ее до предела, в то время как все армии в Европе набирали силы. Здесь же, в Шиханах, я впервые в жизни был свидетелем ареста начальника политотдела нашей бригады, товарища Немировского.

Это произошло в большом общежитии казарменного типа, где летчики в огромных помещениях спали на солдатских койках. Вообще, все дикие неудобства быта летчиков, которые, казалось, нам создавали нарочно, объяснялись необходимостью привыкнуть к суровым военным условиям. Но до войны еще было не так уж близко, а летчики убивались и разбивали машины уже сегодня. Да и как иначе, кормили нас на полигоне в Шиханах, в основном, супом-брандахлыстом. Да плюс полная невозможность толком отдохнуть после утомительного дня полетов на ужасной жаре, в резиновых спецсредствах, в условиях работы с отравляющими веществами, которых хочешь или не хочешь, а нанюхаешься. Ложишься с тяжелой головной болью. Да еще было внедрено «техническое новшество»: в авиационный бензин Б-70 добавляли четыре кубосантиметра продукта Р-9 (свинцовой смеси как антидетонатора), что способствовало надежной работе мотора. Зато это очень не способствовало хорошей работе моторчика, который расположен у летчика, впрочем, как и у всякого мужчины, ниже пояса. Некоторые ребята, из тех, что много летали, надышавшись этой дрянью, на всю жизнь становились импотентами. Это становилось причиной многих человеческих трагедий. Но об этом в своем месте. Вдобавок эта дьявольская смесь еще мешала и спать, взвинчивая до предела нервную систему. Да плюс храп, ночные крики летчиков, которых душили кошмары, хождение на ночные перекуры. Просыпаешься с той же больной головой, с которой ложился. А ведь в твоих руках не просто ручка управления самолета — в них жизнь. Некоторые льготы при ночлеге имели лишь наши отцы-командиры, разместившиеся в комнатке при входе в казарму, напротив на редкость вонючего туалета.

Именно в эту комнатку и устремились душным вечером три чекиста в военной форме с красными петлицами, которые делали их похожими, среди наших голубых значков отличия, на снегирей среди синиц. Сквозь дощатую перегородку, отделявшую комнату от общего зала, было слышно все происходившее. В комнате находились: начальник политотдела бригады Немировский, командир эскадрильи Багаев, комиссар эскадрильи Орлов и начальник химслужбы майор Жидков. Впрочем, Багаев и Орлов тоже были майорами — носили две шпалы. Чекисты обыскали комнату. Как было ясно из их реплик и что подтвердилось впоследствии, в поисках материалов, свидетельствующих о причастности Немировского, которому уже предъявили ордер на арест, к разветвленному заговору военных, ставящих своей целью свергнуть советскую власть и разгромить компартию. Вроде бы даже и прилетел он в нашу эскадрилью, на полигон Шиханы, именно для этого. Но нам-то было известно, что полный еврей Немировский, хороший, добродушный и коммуникабельный мужик, прилетел к нам в задней кабине Р-5 одним днем позже, чем все остальные, чтобы заделать прореху финансовых раздолбаев, которые не успели выдать нам командировочные деньги, без которых в условиях Шихан вообще можно было завыть волком. В чемоданчике Немировский привез семь с половиной тысяч рублей командировочных для раздачи личному составу эскадрильи. Кроме того, ему хотелось присутствовать на химических учениях нашей эскадрильи в Шиханах, что тоже характеризует его с лучшей стороны. Но, как известно, ежовская братва, в основном охотилась за лучшими. Чекисты нашли у Немировского чемоданчик с деньгами, и в воспаленном мозгу этих недоумков, даже не поинтересовавшихся, умея лишь хватать, причиной появления Немировского на полигоне, созрела версия о доставленных крупных суммах для финансирования заговора. Командир эскадрильи Багаев еле забрал у них чемоданчик с деньгами. У Немировского сразу же, без всякого суда и следствия, которые считались излишней буржуазной роскошью, сняли и срезали знаки различия, забрали часы и документы, среди которых — партийный билет, посадили в машину и увезли. Вся эта сцена произвела на нас ошеломляющее впечатление. Что нам было думать? Ведь Москва уже передавала информацию о раскрытии разветвленного заговора во главе с Тухачевским и Якиром.

Видных военных арестовывали одного за другим. А теперь, получалось, дошла очередь и до более мелкой сошки. Комиссар Орлов сразу же объявил, что Немировский арестован как враг народа, и многие закричали: «Наказать его!» А вскоре это ошеломляющее впечатление несколько поблекло под воздействием другого: при взлете штурмовика, ВАПы которого были залиты люизитом, штурман по ошибке нажал кнопку, и четыреста литров отравляющего вещества с пятнадцати метров высоты вылились на наш аэродром. Мы убегали кто куда, ориентируясь против ветра.

Однако репрессии напоминали о себе снова и снова. По возвращении в Киев нас встречал командир бригады Бахрушин, с которого к тому времени, как и со всех офицеров Красной Армии, автоматически сняли одно звание, оставив нашему командиру один ромб.

Было очень заметно, что командир весьма угнетен, ходит с поникшей головой, да и никогда раньше не встречал он нас после перелетов. Бахрушин приказал командиру эскадрильи товарищу Багаеву собрать весь летный состав на зеленой лужайке, где мы уселись в кружок. Он сам тоже уселся в центре круга, подогнув ноги по-турецки. Мы очень уважали своего командира, который в свои неполных сорок лет командовал штурмовой бригадой, состоящей из ста восьмидесяти самолетов: штурмовиков и истребителей. Это был высокий, стройный и красивый человек, похожий на артиста Черкасова в молодости. Отличный летчик, разбиравшийся во всех тонкостях нашего ремесла, что всех очень подкупало. Помню, мне было поручено руководить перегонкой четырех Р-5, тогда новой техники, дело было в 1935 году, из Качи в Киев. Семьсот двадцать километров, немалое по тем временам расстояние, мы преодолели по маршруту Севастополь — Армянск — Кировоград — Умань — Киев. Более четырех часов проболтавшись в воздухе, мы все очень хотели по малой нужде, а здесь к стоянке подъехала машина командира бригады. Он расспросил нас как да что и, спрашивая была ли вынужденная посадка, внимательно осматривал колеса самолетов, в которые при посадке в поле обычно забиваются стебли растений и прочая зелень. Знание этой детали сразу показывало настоящего летчика.

Бахрушин сидел среди нас в задумчивости и крутил большими пальцами сложенных в замок рук. Негромким голосом он сообщил нам, что в бригаде неприятности: кое-кто арестован. В частности главный инженер бригады, еврей Орлицкий, участник Гражданской войны, командир отряда поляк Нелуп, и один из командиров отряда, подчинявшегося Днепровской флотилии, летавший до этого во Францию, молодой красивый и образованный человек, знавший французский язык. При последнем сообщении по моей спине пробежал холодок. Ведь в 1936 году мне пришлось быть дежурным по гарнизону, когда на наш аэродром сел самолет Р-5, на борту которого находился французский авиационный атташе — цветущий блондин лет тридцати пяти, одетый в прекрасный шерстяной комбинезон светло-серого цвета, подстриженный под бокс, который на ломаном русском языке поинтересовался, где можно здесь на аэродроме принять душ или ванну. О такой роскоши мы и мечтать не могли. От наших летчиков вечно пованивало потом и ароматом портянок, личный состав, как обычно, почесывался. Французский атташе был удивлен таким уровнем гигиены. Пришлось под бдительным оком особиста бригады, пронизывающего нас взором метров с десяти, а до этого с полчаса накручивавшего меня по поводу прилета «шпиона», организовать французу поездку в Соломенские бани, где он вымылся с большим удовольствием. Франция тогда считалась относительно дружественной нам страной, но как бы ни пришили чего…