Марин Ионице - На крутом перевале (сборник)

Совсем стемнело. Даскэлу горько думал о том, что вовремя не сумел оценить молодого офицера, его неподдельный энтузиазм, глубокую заинтересованность в работе с подчиненными, серьезность и ответственность, которые он проявил уже в самом начале службы. Кэрэушу был словно подводное течение: по серой спокойной поверхности не угадаешь бурлящих в глубине прозрачных вод.

Но не только в этом была ошибка командира роты. Сложный процесс оценки людей, явлений, видимо, незаметно стал для него стандартным, общим. По привычке или душевной лености он удовлетворялся поверхностным восприятием, отмахивался от долгих терпеливых поисков сути каждого человека, реальной оценки личности. А в армии это особенно опасно. Регламент военной жизни не должен уравнивать характеры людей, порождать недифференцированный подход к оценке личности каждого человека, мотивов его деятельности.

И вот это письмо. Здесь нельзя торопиться, нельзя допустить ошибку. Речь идет о судьбе офицера. Даскэлу вспомнил о сирени, весело подумал: «Жизнь сама сметет все тревоги Меланьи Соаре, Встретиться с ней придется, но это наверняка лишь формальность, выполнения которой требуют правила проведения дознания».

Прошла неделя. Даскэлу все еще не составил докладную записку командиру полка, по поводу письма Меланьи Соаре, И не потому, что в учебных буднях у него не было ни минуты свободного времени. Он, несмотря на занятость, мог бы найти час-другой, чтобы изложить все на бумаге. Но что излагать? Достаточной ясности у него не было.

Между тем сирень стремительно отцветала. Куст зазеленел молодыми побегами, и Кэрэушу с трудом отыскивал несколько веточек на затененной стороне. Видя, как он упорно ищет цветы, как уходит счастливый, если удается найти хотя бы одну веточку сирени, Даскэлу сочувственно улыбался: «Так ведь и до роз доберется! Ну этого уж я не позволю. Пусть ломает акацию по дороге!»

Теперь Даскэлу знал, что цветы эти не для Меланьи Соаре. Когда он сказал Кэрэушу о письме, лейтенант сразу признал себя виноватым, сожалел о случившемся. Но раскаивался он не в своей неосторожности, а в том, что сам верил в свою любовь и делал все, чтобы и она в нее поверила.

— Я виноват, я, — повторял он глухо. — Но теперь уж ничего не поправишь. Во лжи я жить не могу.

— Да как же это все получилось?

— Я и сам не знаю. Вот встретил настоящую любовь, тогда только понял, что те чувства не были любовью…

После встречи и беседы с Меланьей Соаре Даскэлу почувствовал, что Кэрэушу даже в том не виноват, в чем винит себя при своей юношеской честности и чистоте. Он был, как говорят мудрые люди, скорее, жертвой обстоятельств. А за этими обстоятельствами, заботливо, словно паутина, сплетенными, стояла Меланья Соаре.

— Вы ведь имели определенную цель? — прямо спросил ее Даскэлу, когда они начали разговор.

— А что в этом плохого? — удивилась Меланья. — Он мне нравился.

«И она ведь права! — подумал Даскэлу, обескураженный искренностью женщины. — На что только не решится женщина ради любимого!» Но это его романтическое умозаключение оказалось преждевременным. Меланья почувствовала, что сердце его дрогнуло, и перешла в наступление. Она обрушила на Даскэлу поток слов, часто бессвязных, и он был буквально потоплен в этих признаниях. Слушая ее, Даскэлу все более раздражался, чувствуя, что она сознательно старается его разжалобить. Странно, влюбленная и самоотверженная женщина с разрывающейся от горя душой вряд ли выбрала бы роль жертвы, которую Меланья так мастерски играла. Она как будто все время боялась, что капитан не заметит ее любви, ее отчаяния, ее страданий. Даскэлу поймал себя на том, что стал участником не настоящей, а разыгрываемой драмы. Неловкость первых минут прошла, Даскэлу решил отбросить эмоции и беспристрастно во всем разобраться.

Меланья Соаре была примерно его возраста, а значит, на семь-восемь лет старше Кэрэушу. Она, безусловно, знала, чем заморочить голову мальчишке. Даскэлу оценил ее привлекательность: стройные ноги, тонкая талия, чуть полноватая грудь. Лицо девочки-подростка, вздернутый нос, удивленно вскинутые брови. Взгляд временами потухший, усталый, но спадающие на плечи пушистые волосы очень ее молодят.

— Я не знала, что вы придете, — извинилась она, прервав свой рассказ, приглаживая ладонью пышную прическу.

Поднялась, подошла к зеркалу, гибкая, ладная. Завязала волосы на затылке ленточкой. «Бедный Кэрэушу!» — посочувствовал Даскэлу молодому лейтенанту. Обвел взглядом комнату — чистота, порядок, комфорт.

— А где жил лейтенант? — поинтересовался Даскэлу.

— Вот здесь, — прошлась она, словно танцуя, до двери а соседнюю комнату и открыла ее. — Я отвела дочку к маме и приготовила комнату для него. Хотите посмотреть?

— Нет, спасибо.

Он подождал, пока Меланья снова сядет в кресло, пока разгладит не прикрывавшее колени платье, потом спросил, где она работает. Оказалось, уже четыре года, с тех пор как осталась одна с девочкой, она работает бухгалтером в гарнизонной столовой. При разводе суд оставил ребенка матери и обязал отца, инженера одного из крупных предприятий города, выплачивать на дочь алименты.

— Кэрэушу знал о ребенке?

— Теперь знает… А тогда, конечно, нет, ведь девочка была у мамы.

Меланья Соаре, по-прежнему пытаясь разжалобить Даскэлу, начала рассказывать о том, как они познакомились, как Георге Кэрэушу оказался у нее на квартире. Одно время Кэрэушу почти постоянно опаздывал в столовую и часто обедал вместе с персоналом, и с нею, конечно. «Это было, когда Кэрэушу как раз бился над тем, как выправить дела в своем взводе», — отметил про себя Даскэлу. Тогда лейтенант еще не получил квартиру. А искать, где можно снять комнату, ему было некогда. Ночевал он чаще всего у своего приятеля, который оказался более везучим и нашел комнату сразу же по прибытии в гарнизон. Однажды поздней осенью, когда уже начались дожди, Кэрэушу, выйдя из столовой, остановился в нерешительности: куда направиться?

— Я знаю, где сдается комната… — подошла к нему Меланья. — Может, посмотрите?

— О, я был бы вам очень признателен! — пробормотал Кэрэушу, смущенный и довольный.

Только после того как Кэрэушу устроился у нее, Меланья сказала ему, что эта комната — ее.

— Почему же не сказали сразу? — удивился Даскэлу.

— Хотела сделать ему сюрприз, — призналась Меланья. — И поверьте, ему это было приятно.

«Можно поверить!» — подумал Даскэлу. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы выслушать ее с прежним вниманием. Меланья перешла к таким подробностям, о которых женщина, дорожащая своим чувством, — а она старалась убедить Даскэлу, что ее связывает с Кэрэушу лишь чувство бескорыстной любви, — никому не поведает. Любовь знает скрытые глубины. К тому же любовь Меланьи, как это понял в конце концов Даскэлу, оказалась неразделенной.