Николай Михайловский - Всплыть на полюсе!

«Только победителей» — так сказано не зря. Значит, хотят посмотреть, на что он способен. В бою проверяются люди. А как сложится обстановка — трудно заранее предвидеть. «Хорошо хоть я не один, рядом Михаил, в случае чего поможет…»

Пока Максимов отдыхал, Зайцев один находился на мостике, обдуваемый холодным колючим ветром, со всего размаха набрасывавшимся на мостик и готовым сорвать парусину обвесов и свалить с ног людей, пытающихся с ним спорить…

Издалека катились пенистые валы, тральщик прыгал с волны на волну, раскачивался, как скорлупка: то зарывался носом в пучину, то снова взмывал на высокий гребень. В такие минуты палуба казалась крутой горкой. Зайцев опасливо глядел на ящики со снарядами и продукты, укрытые брезентом, принайтовленные жестким тросом, словно приросшие к палубе. Что ждет впереди…

Шувалов заступил на вахту. Он сменял своего напарника Серегу Голубкова, робкого большеголового парня, с глазами навыкате и испугом, застывшим на лице. Поначалу парнишка был заражен болезнью, которую Шувалов метко называл «перископоманией»: ему все чудились перископы, за гребешком каждой волны, ему казалось, таится перископ немецкой подводной лодки, а пустые бочки он неоднократно принимал за вражеские мины. Шувалов терпеливо учил своего напарника отличать «где бог, а где черепаха».

— Ну как, друже? — обратился он к съежившемуся Сереге.

— Холодно! — ответил тот.

— Сколько перископов видел?

— Ни одного, — на полном серьезе ответил парень.

— В таком случае давай топай на отдых, — проговорил Шувалов, сняв с его груди бинокль, висевший на ремешке.

Серега обрадовался возможности согреться, но сделал вид, что не торопится, еще несколько минут потоптался возле Шувалова и незаметно исчез.

А Шувалов наводил бинокль на темные волны с белыми гребешками, катившимися бесконечной чередой и как будто соревновавшимися вперегонки одна с другой. Через минуту его голос прорезал морозный воздух:

— Самолеты противника!

Зайцев поднял голову, окинул глазами небо, обложенное тучами, и не мог понять, что за самолеты почудились Шувалову, где они. Хотел было спросить, но действительно услышал далекий гул. Видимо, немецкий самолет-разведчик совершал далекий рейд.

— Боевая тревога! — скомандовал Зайцев и тут же услышал пронзительные звонки колоколов громкого боя и топот ног матросов, разбегавшихся по своим боевым постам.

Выбежал Максимов и увидел корабль, ощерившийся стволами зенитных автоматов.

Самолет прошел стороной на большой высоте, не обнаружив корабля, и вскоре растаяли глухие звуки мотора. Зайцев отметил про себя: «Молодчина Шувалов!»

— Старшина сигнальщиков, благодарю за бдительность! — громко, так, чтобы все услышали, прокричал он.

Шувалов повернулся лицом к Максимову и глухим, простуженным голосом ответил:

— Служу Советскому Союзу!

Максимов спустился вниз, к комендорам.

— Вы, ребята, тоже посматривайте… — Широким жестом он обвел море. — Перископ может появиться на несколько секунд, и наблюдатели не заметят…

— Есть, товарищ комдив! — сразу ответило несколько голосов.

Зайцев часто задумывался: почему Максимова так любят матросы, старшины, мичманы? Тот же Шувалов мог возненавидеть всякого, кто осмеливался сказать о комдиве плохое слово.

Максимов обошел расчеты и, довольный, вернулся на мостик.

— О самолете сообщите командиру базы, — сказал он.

…Наступил вечер. Стемнело. Море волновалось еще больше. Теперь тральщик не поднимал корму с обнаженными винтами и не зарывался носом в пучину, его мотало с одного борта на другой.

Прошла долгая, тягучая ночь. Темнота нехотя отступала, поредевший туман клочьями проплывал низко над водой. Вдали прорезалась тонкая алая полоса. Она все расширялась и наконец сверкнула пламенем на далеком горизонте. И сразу все преобразилось. Скучающие мелкие льдинки, лениво обтекавшие корабль, рассыпали мириады искр, от которых слепило глаза. Ветер стих, облака порозовели и словно застыли над корабельными мачтами. Рядом с Максимовым и Зайцевым стоял матрос Голубков — напарник Шувалова и осматривался в бинокль, с любопытством наблюдая бледный рассвет в этом незнакомом краю. Взгляд его задержался на какой-то странной белой полосе прямо по курсу корабля. Максимов заметил его неподвижную позу, должно быть, понял, в чем дело, вызвал штурмана и спросил:

— Как вы думаете, что там такое?

— Так это же Мыс Желания, товарищ комдив!..

— Ах, да, да…

Так вот он, желанный мыс, к которому с трудом и опасностью всю ночь пробивались моряки, рискуя оказаться в ледовом плену или получить в борт торпеду. При виде белой полосы, растекавшейся по горизонту, ярко освещенной только что прорвавшимися из-за туч солнечными лучами, все повеселели. Зайцев бодро крикнул в переговорную трубу:

— Анисимов! Открылся Мыс Желания!

— Поздравляю! — глухо донеслось в ответ.

Зайцев настроил бинокль на резкость, сейчас ему виделась не только белая полоса земли, но, казалось, и люди, томящиеся там в ожидании помощи.

— Мыс Желания! Мыс Желания! — слышались довольные голоса матросов на палубе.

Из уст в уста передавалась, эта счастливая весть, и каждый думал про себя с чувством удовлетворения: «Дошли все-таки…»

Максимов оглянулся. Рядом с ним стоял в зеленой канадке на меху, приболевший, но, как всегда, неунывающий Шувалов.

Протянув руку вперед, Максимов пояснил:

— Вот там белая каемка… Видите? Мыс Желания!

— Вижу, вижу!.. — обрадовался Шувалов.

Это была радость для всей команды, и только один-единственный человек не радовался, не торжествовал. Он даже не знал, что происходит там, за железными стенками его акустической рубки. Старшина-гидроакустик сидел, нахмурив брови, перед круглым циферблатом, и стрелками. Сидел уже не один час в предельном напряжении и чувствовал себя охотником.

Хорошо знакомый шум моря, шорох льдин и привычная работа корабельных винтов приятно укачивали, а он не поддавался. Его уши слушали и были заняты непрерывным поиском, рука вращала штурвал компенсатора, глаза следили за стрелками, двигавшимися по кругу. И хотя наушники крепко, до боли стягивали голову, он боялся их снять даже на одну минуту.

Далекий гул то стихал, то снова усиливался. И вдруг в симфонию обычных звуков ворвалось глухое воркование винтов. Старшина вздрогнул от неожиданности. Не ошибка ли? Нет, звуки нарастали. Он взглянул на циферблат, где застыли стрелки, и что есть силы прокричал на мостик:

— Справа девяносто — шумы винтов подводной лодки!

И снова его слух погрузился в мир таинственных звуков…

Максимов предполагал — рано или поздно лодка появится. Он не думал, что это произойдет здесь, во льдах, куда редко забирались немецкие подводники, боясь повредить перископ, где и надводному кораблю нет возможности быстро развернуться, предпринять маневр. Если сбросишь глубинные бомбы, то скорее повредишь свой корпус и сам утонешь, нежели потопишь противника. И все же раз лодка объявилась — промедление смерти подобно…