Николай Асанов - Катастрофа отменяется

Он грустно усмехнулся, взглянул на бетонщиков. Те, не отрываясь, громоздили свои укрепления. Дети и женщины, снятые с домов, уже помогали им. Возле здания с вывеской «Столовая», по грудь в воде, обвязавшись длинной веревкой, бродили мужчины, вытаскивая котлы, тарелки, мешки, и укладывали все это на плот. Резко визжала пила — готовили дрова для походной кухни.

— А как с продуктами? — спросил Малышев.

— На десять дней хватит. А что там? — Коржов выразительно кивнул на запад.

— Бьем шурфы, — неохотно ответил Малышев. Теперь он точнее представлял, какая трудная работа выпала на долю его батальона. Рудник, Ташбай, дорога на восток — все под угрозой…

— А как у гляциологов? — спросил он.

— Чердынцев считает, что до них вода не дойдет. То есть в том случае, если завал взорвут не позже, чем через две недели. Но он уже ошибся: думал, что вода будет подниматься метров на пять-шесть, а она скачет по десять-двенадцать. Да еще ледники начали сильно таять… — Он указал на самодельную мерную шкалу, нанесенную черной краской на отвесном утесе. Малышев взглянул: вода плескалась на отметке двадцать два пятьдесят.

— Откуда вы считаете? От уровня Фана?

— Если бы! Поздно спохватились! Маркшейдер высчитал приблизительно по своим горным картам.

Малышев молча прыгнул в амфибию. Севостьянов оттолкнулся от берега. Мотор застучал, и от каменных склонов понеслось эхо, похожее на пулеметную очередь, только эта очередь длилась без перерывов и все усиливалась, словно противник не отступал, а приближался.

Что делать, на то похоже. Еще вчера ты спокойно сел обедать, вполне довольный своим днем. И позавчера ты был спокоен. И много дней подряд. Та боль, что терзала и мучила тебя, стала понемногу утихать, как будто ты примирился с нею или привык. А другой боли или горя ждать было неоткуда. И солнце светило ясно, и люди были добры к тебе. Но видно, и войны и катастрофы схожи одним: они приходят неожиданно. Тебе не пришлось повоевать, так вот тебе другое испытание. И помни: отступать нельзя. Тут тоже как в бою. Ты отступишь — кто-то погибнет. Тоже как на войне…

Притихший Севостьянов сидел сзади. Капитан видел в смотровое зеркальце его широко раскрытые синие глаза и неловкие повороты туловища, когда перед Севостьяновым открывались одна за другой неожиданные картины этого странного мира.

Малышев не стал мешать солдату: пусть учится наблюдать. Особенно интересен именно новый мир. Он и сам разглядывал все вокруг с наивным изумлением.

Солнце висело в зените, но здесь жара была приятна: слишком холодна была вода, бившая в днище амфибии. Она охлаждала ноги, пластиковые сиденья; готовая ворваться в машину, предупреждала своими ударами об опасности. Вокруг леденели вершины, покрытые снегом, а под ними, на небольших плато, пышно распускались травы альпийских лугов, необычно яркие цветы, и нигде не было следа человека. Словно Малышев и Севостьянов оказались на чужой планете, где все создается заново.

Севостьянов думал, вероятно, о своем, для него сейчас самом важном. Теперь, когда он немного успокоился от необычности этой поездки по озеру, он снова вернулся к тому, с чего началось путешествие, и опять — в который уже раз! — пожалел, что так глупо опростоволосился перед командиром батальона.

Он, как и все молодые солдаты последнего призыва, попав в часть, сначала долго присматривался к командирам, не очень доверяя россказням «стариков», которые, по мнению молодых, любили похвастать, что у них-де в подразделении самые умные, смелые и даже самые красивые командиры. Но постепенно Севостьянов сам привык думать, что так оно и есть и что ему крепко повезло — попал в такую отличную часть.

От солдат ничего не укрывается. Весел ли, печален ли командир, груб ли сегодня, а завтра вдруг участлив и щедр на доброе слово — всему солдаты найдут свое объяснение. Да оно и понятно, каждый живет на виду, а знания накапливаются, как вода в колодце. Один скажет слово, другому родители напишут, третий сам увидит командира в неслужебной обстановке, и легенда все полнится и полнится, и вот уже известно, что командир женат, что жена не едет к нему, что жена пишет все реже…

Севостьянов и сам подумывал проситься в командирскую школу: не сейчас, нет, попозже, когда покажет себя на солдатской службе. И тут ему был нужен пример, а капитан Малышев вполне для примера и образца годился. Кончил академию. Вернулся в ту же часть. Выбрал дело по душе: строительство противоселевых укреплений. Конечно, это не создание укрепрайонов, но дело не менее важное. Разработал новый проект создания противоселевой защиты: взрывы на выброс и возведение этими взрывами защитных плотин большой мощности.

Севостьянов знает, что такое сели. Стоит кишлак в долине, а над ним нависают горы. Горы как горы. Вечные. Неподвижные. Но в какой-то миг в складках гор собирается столько воды, что горы набухают, как ватное одеяло, и тогда порой бывает достаточно еще одного ливня, чтобы вдруг вся эта набухшая поверхность горы стронулась с места и пошла, пошла, пошла. И вот уже гигантский поток катится вниз, волоча камни, деревья, весь покров горы, всю намокшую глину, всю почву, и тогда нет от него спасения. Он накрывает все — ущелье, кишлак, сады, поля и рощи. Бушующая черная масса сминает, стирает все на пути. Это и есть сель.

Севостьянов не напрасно слушал лекции капитана. Если ему удастся когда-нибудь попасть в офицерское училище, он обязательно выберет себе саперную специальность и вернется в батальон капитана Малышева. Впрочем, очень может быть, что тогда Малышев будет командовать не батальоном, а, скажем, полком. Но Севостьянов все равно попросится к нему. Здесь, в Средней Азии, много опасных участков, которые грозят селевыми потоками, так что работы хватит…

И Севостьянов стремился подражать своему командиру. Читал те книги, которые читал или советовал прочитать Малышев, и вообще чувствовал себя взрослым, умным, сильным человеком. И все благодаря капитану.

Так как же он потерял уважение своего командира, где было его хваленое присутствие духа и его храбрость в тот день, когда он испугался какой-то паршивой реки? Река — это же не сель! Сель — это смерть, а река — это жизнь! Так здесь говорят и думают все. Ну, искупался бы, ну, пронесло бы по бурному мутному руслу метров сто — двести, пусть даже километр, но ведь и река-то не широка, это тебе не Кама!

«Что же произошло с тобой, солдат?» Когда именно так спросил у него Малышев, Севостьянов ничего не мог ответить. А что скажешь? Вода холодная? Бывает и похолоднее, как, например, в этом озере. Или в Днепре в те дни, когда батальон, в котором служил ныне Севостьянов, форсировал реку под огнем противника. В те дни тридцать два человека из состава батальона были награждены Золотой Звездой Героя. Что река мутная и очень быстрая? Так тут все реки мутные и все одинаково быстрые. А саперу часто приходится работать на воде, тут всегда можно сорваться с понтона, с возводимого моста, но сапер умеет плавать!