Петр Лебеденко - Красный ветер

— Послушайте, мсье Роллен…

— Наверное, двух недель достаточно? Насколько нам известно, такие высокопоставленные особы, как вы, имеют соответствующих доверенных людей для особых поручений, не так ли? Через две недели мы еще раз нанесем вам дружеский визит. Вы не будете возражать, господин де Шантом? А сейчас разрешите откланяться.

Он наконец снял ноги со стульчика и, взглянув на своего приятеля, щелкнул пальцами, приказывая тому следовать за ним. Остановившись у самой двери, Роллен заметил с улыбкой, еще раз показав красивые белые зубы:

— Вы деловой человек, господин де Шантом, и, как все деловые люди, умеете, конечно, держать данное слово. Именно поэтому я считаю излишним применять по отношению к вам какие-либо угрозы и говорить о том, что наша организация никогда не прощает тем, кто данное слово нарушает.

И вот де Шантом остался один.

Вначале он долго сидел, будто в шоке, в течение нескольких минут не сделав ни одного движения. Он был опустошен, у него не хватало сил даже для того, чтобы протянуть руку к коробке с сигарами и закурить. Эта пустота — ни мысли, ни чувства — заполнила, казалось, все его существо. Полная прострация, словно он вдруг оказался в каком-то странном мире, в котором нет ни звуков, ни движений, ни времени.

Потом он почувствовал, как на него навалилась тяжесть. Она давила на сердце, на внезапно отяжелевшие веки, на мозг. Испугавшись, де Шантом все же нашел в себе силы позвонить и вызвать секретаршу. Это была немолодая, но довольно сохранившаяся женщина, проработавшая со своим шефом добрых полтора десятка лет. Взглянув на де Шантома, она всплеснула руками:

— Боже мой, что с вами, господин де Шантом? На вас лица нет! Это они, эти негодяи?

Де Шантом сказал:

— Сядьте вот там, Дайен, вон в то кресло, и посидите со мной несколько минут. Я что-то неважно себя чувствую.

Секретарша послушно прошла к креслу, с которого минуту назад встал Роллен, и нерешительно опустилась на краешек. Провожая ее взглядом, де Шантом наткнулся глазами на стульчик с бархатной обивкой и неожиданно закричал:

— Уберите эту гадость, Дайен! Слышите, уберите эту гадость, я не могу на это смотреть!.

— Что убрать? — вполголоса, побледнев, спросила секретарша. — Что убрать, господин де Шантом?

— Стульчик! Этот грязный стульчик! Скажите, чтобы его немедленно сожгли. Немедленно, Дайен!

— Да, я вас слышу, господин де Шантом, я сейчас его уберу и скажу, чтобы его немедленно сожгли… Но вы попросили меня посидеть несколько минут…

— Спасибо… Мне уже стало лучше. Можете заниматься своими делами, Дайен.

Он наконец пришел в себя. И первое, что ему захотелось, сделать — это вызвать своего адвоката и посоветоваться с ним…. Жанни причинила ему много неприятностей, она, если говорить прямо, вероотступница, она променяла отца и все, что с ним было связано, на какого-то Шарвена, человека без роду и племени, но Жанни — его родная дочь, он, де Шантом, не может, не имеет права отдать ее на заклание бандитам Пьера Моссана… Стоит только представить себе Жанни в их руках! Они будут бить ее грязными башмаками с подошвами-протекторами, они станут терзать ее, изувечат, просто убьют. Де Шантом знает, что ничего они от нее не добьются. И тогда возьмутся за него… «Известный промышленник Вивьен де Шантом покончил жизнь самоубийством…» Или: «В автомобильной катастрофе погиб один из директоров концерна, господин де Шантом…» Или: «В Сене выловлен труп человека, в котором признают господина де Шантома, одного из…»

Нет, Жанни де Шантом, или Жанни Шарвен, — черт бы побрал этого Шарвена! — не должна попасть к ним в руки. Ни за что! Он найдет ее хоть на краю света и предупредит, чтобы она была осторожной. На худой конец он даст ей денег и предложит временно уехать в Англию или в Штаты. А когда, если верить генералу де Тенардье, на этих бандитов наденут намордники, Жанни сможет вернуться…

Вивьен де Шантом, как и его адвокат, не имели никакого понятия о методах работы Пьера Моссана. Им казалось, что стоит лишь найти Жанни (а в успехе своих поисков они не сомневались), как все само собой уладится. Она уедет в другую страну, след ее затеряется, и на этом деле будет поставлена точка.

Однако Арно Шарвен фашистам был очень нужен: схватив его, они тайно переправят летчика к франкистам. Те, в свою очередь, предварительно попотрошив предателя, предложат обменять его на полковника Бертье, который до сих пор находится в плену у республиканцев. Вместе с Арно Шарвеном франкисты впридачу отдадут красным сержанта, попавшего в плен к франкистам. А этот сержант — свой человек, на второй или третий день Шарвен уже будет валяться в какой-нибудь канаве с продырявленной головой.

Пьер Моссан, выслушав доклад Роллена, сказал:

— Немедленно установите слежку за людьми Шантома. Они наверняка наведут вас на след его дочки. Вам все ясно? Чутье мне подсказывает, что этот тип поторопится предупредить свое чадо, чтобы она заблаговременно куда-нибудь смылась. Возможно, даже за Ла-Манш. Или еще подальше…

— А если дать розыск через полицию? — спросил Роллен. — Там у нас тоже есть свои люди. И они нам помогут.

— Идея неплохая, — ответил Моссан. — Но это займет много времени. А ждать мы не можем. Если красные в Испании шлепнут этого болвана Бертье, наши шефы пооткручивают нам головы. И в первую очередь вам, Роллен, — вы назначены ответственным за операцию.

Пьер Моссан, ладно скроенный человек, лет сорока, с лицом, похожим на мастерски вылепленное лицо римского патриция — высокий лоб и нос с едва заметной горбинкой, вьющиеся каштановые волосы, — он когда-то работал в полиции, ведя дела особо важных преступников. Был умен и расчетлив, недурно разбирался в человеческой психологии, в меру доверял своей интуиции, полагаясь больше на аналитические выводы, и дела у него шли так, что многие его сослуживцы прочили ему блестящую карьеру.

Но он сорвался. Сыграла роль его незаурядная внешность, которой он придавал большое значение. Женщины липли к нему, как мухи к меду, а Пьер Моссан был женолюбом первостепенным. Правда, он почти никогда на них не тратился, предпочитая расплачиваться с ними своим обаянием и своей мужской силой. Однако встретилась на его пути одна особа, перечеркнувшая все выработанные Пьером Моссаном правила и привычки: француженка итальянского происхождения, эта особа так сумела привязать к себе своего возлюбленного, так скрутила Пьера Моссана по рукам и ногам, что он и опомниться не успел, как вмиг истратил на нее все свои сбережения, по уши залез в долги и заметался в поисках денег, необходимых для удовлетворения нужд своей королевы.