Игорь Подбельцев - Июльский ад (сборник)

Генерал-фельдмаршал Манштейн нервничал. Он ожидал донесения от Гота, а донесения всё не было. И это наводило командующего на довольно-таки грустные мысли.

Наконец-то сообщили, что Гот на связи.

— Я слушаю вас, генерал! — прокричал в трубку Манштейн. — Доложите оперативную обстановку!

— Господин генерал-фельдмаршал, — послышался голос Гота, — извините за опоздание, но на это были объективные причины.

— Ближе к делу! — потребовал Манштейн.

— У нас наблюдается оживлённая деятельность вражеских самолётов, особенно севернее Лучек Северных. Танковая группа продвигается для захвата высот вокруг Правороти. Прорвавшийся русский с оружием и ранцем обстрелял посты командного пункта…

— Это не делает вам чести, генерал Гот! — холодно подчеркнул Манштейн. — Что с этим… русским?

— Он ушёл!

— Очень приятно, генерал! — зло бросил Манштейн. — Докладывайте дальше!

— Враг пытался сильными соединениями пехоты в сопровождении многочисленных танков прижать как фронт дивизии «Адольф Гитлер», так и, прежде всего, плацдарм дивизии СС «Мёртвая голова». Бросается в глаза наступление увеличившейся, сравнительно с первой неделей, пехоты. Правое крыло дивизии «Райх» на прежних позициях, левое — в развороте на юго-восток.

— Понятно! — сказал Манштейн.

Гот продолжал:

— В настоящее время наблюдается местный прорыв танков и пехоты противника на правом отрезке дивизии «Мёртвая голова». Но, я считаю, что эго не опасно.

— Вы так считаете?

— Так точно! Наши воины показывают чудеса храбрости.

— Даже так? — усмехнулся Манштейн.

— Я приведу пример. Унтерштурмфюрер СС Ганс Меннель — командир взвода 6-го танкового полка дивизии «Райх» — во главе своего взвода своим танком, выходя за рамки приказа, в районе Калинин-Тетеревино-Лучки подбил восемь танков восьмого июля, у Грязного — десять танков и две надцатого июля на участке Калинин-Ясная Поляна — шесть вражеских танков…

— Подготовьте наградной лист! — приказал Манштейн, и тут связь прервалась.

Манштейн ругнулся и бросил трубку на рычаги…

… Сражение продолжалось.

Вода в реке — быстрая и чистая — доходила Никанору до груди, и он, чтобы не замочить пистолет, поднял его высоко над головой. Уже перед самым берегом, торопясь изо всех сил, он споткнулся об упавшее дерево и с головой окунулся в прохладную воду. Сразу же вынырнув, он чертыхнулся, потому что невольно выпустил из руки пистолет. Хотел было поискать его в иле, но, обернувшись, увидел быстро бегущего за ним с искажённым от ярости лицом Владимира; и Никанор, плюнув смачно и с омерзением в его сторону, выскочил на противоположный берег Псла. Берег здесь был заросшим густой осокой, лозняком и пышными вербами, а чуть дальше, в небольшом просвете между деревьев, на еле заметной возвышенности виднелись аккуратные домики какого-то хутора. Это и был хутор Полежаев, родной хутор танкиста Фёдора, по этого капитан Зенин никак не знал. Как не знал названия хутора и преследующий его и обезумевший от ярости лейтенант Кошляков.

Зенин бежал, прихрамывая на стёсанную о дерево ногу, петляя между деревьями и больше не оглядываясь назад, и уже с наступающим облегчением думал, что оторвался наконец-то от своего разъярённого преследователя, как вдруг задыхающийся голос Владимира — откуда-то сбоку и неожиданно — приказал ему:

— Стой, Никанор! Стой, сволочь!

И Никанор, словно вмиг парализованный хриплым голосом Кошлякова, тотчас повиновался ему. Он остановился, бессильно прислонился к дереву, шумно и прерывисто выдохнул:

— Ну, чего тебе? Чего тебе надо?

Владимир, наставив пистолет на Зенина, пытаясь отдышаться после этой немыслимой погони, молчал. Зенин исподлобья взглянул прямо в глаза Кошлякову и криво усмехнулся.

— За брата будешь мстить? — спросил он с издёвкой. — За то, что подругу я у него увёл? А?…

Владимир по-прежнему молчал, не сводя с Никанора глаз.

— Чего молчишь, Кошляков? Ну, чего молчишь, а? А ведь это не по-мужски будет, если за брата, от которого женщина ушла, мстить будешь?

Владимир медленно вытер кровь, сочившуюся со лба.

— Я никогда не вмешиваюсь ни в чьи любовные конфликты, Никанор, и ты это прекрасно знаешь. И я не собираюсь мстить за брата.

— Так в чём же дело, лейтенант?

— Я отомщу, Зенин, за только что пролитую кровь женщины. Девушки!.. Которую ты убил… Незаслуженно убил.

Зенин зло прищурил глаза и вдруг, быстро схватив с земли увесистый сук, со страшным воплем стремительно бросился на Владимира. Лейтенант даже не шевельнулся. Лишь три раза хладнокровно нажал на спусковой крючок пистолета… Из пробитой головы Никанора резко вырвался неуправляемый фонтан крови, и капитан Зенин, выпустив из рук уже не нужный ему увесистый сук вербы, навзничь рухнул к кусту боярышника

Владимир пристально смотрел на сразу же успокоившееся тело бывшего однополчанина, и в нём, откуда-то из потаённых глубин широкой души, начало расти, подниматься вверх чувство жалости к Никанору. Он как-то неровно сделал шаг в его сторону, медленно и даже с опаской присел перед ещё тёплым телом капитана, неуверенно протянул руку к его полевой сумке… И тут страшный удар по голове резко бросил его на землю, мгновенно оглушил, заставил потерять сознание.

Очнулся Владимир Кошляков в хуторе и сразу же увидел себя привязанным к обгорелой высокой берёзе. Какой-то плотный мужик с чёрной повязкой на глазу небрежно лил на его гудящую от боли голову студёную воду из обшарпанного ведра. Владимир, неловко глотнув воды, закашлял.

— Ну что, — участливо спросил одноглазый, — очухался?

Владимир несколько раз глубоко вздохнул, приходя в себя, встряхнул головой. Огляделся. Кроме одноглазого мужика возле него стояли два эсэсовца, а чуть в отдалении— несколько человек хуторян. Хуторяне, в основном женщины, смотрели на него печально и то и дело вжимали головы в плечи, когда недалеко разрывались снаряды, да бросали косые взгляды туда, где— рвались эти самые снаряды. Совсем недалеко полыхал, бился в сильнейшей агонии кровавый бой. Это шло встречное танковое сражение…

К Владимиру подошёл насмешливый моложавый и уверенный в себе эсэсовец.

— Господин лейтенант, — произнёс он на ломаном русском языке, — вы есть наш пленний. Я — унтерштурмфюрер Курт Дитрих, это, — он показал на пожилого немца, — это есть оберштурмбанфюрер Вернер Хорст, а это, — палец Дитриха ткнул воздух в сторону одноглазого мужика, — наш полицейский Митья Клык.

— Очень приятно, — криво усмехнулся Владимир. — И что же дальше?

— В другой обстановка, — продолжал унтерштурмфюрер, — ми би вас допросить, как и полагайтьс, но… — он сделал вид, что очень внимательно к чему-то прислушивается, — но идёт большой сражений, и у нас нема времьени.