Алексей Котенев - Последний перевал

— Не тужи, папаша, хватит японцев и на твою долю. Целый миллион их перед тобой!

На правом берегу Аргуни разведчики сели на танки. Начался труднейший поход через обширную горную страну, именуемую Большим Хинганом. На разведчиков была возложена нелегкая обязанность отыскивать бригаде подходящий путь. Они выскакивали на машинах или мотоциклах далеко вперед, обшаривали болота, отыскивали путь в буреломах. Иногда приходилось отходить назад, брать другое направление и начинать новый поиск. Нещадно палило солнце — калило землю, припекало спины и плечи. Под машинами зыбились липкие солончаки и непролазные болота. Выли по-звериному моторы, все вокруг заволакивало едким, приторным перегаром.

Архип Богачев состоял при командире разведвзвода вроде бы нештатным советником по горно-таежным делам. Красный от жары и мокрый от пота, он сидел у башни танка и, как полководец, показывал рукой, куда следует ехать. А когда застревала машина или мотоцикл, подкладывал под колеса сломанные лесины, принесенные невесть откуда камни. Ермаков был доволен своим бородатым помощником, даже подумал: «Вот такого бы родителя заиметь. И повоевали бы вместе, и домой в обнимку пожаловали. Красота!»

Разведчики прислушивались к каждому слову смекалистого тигролова. И только, пожалуй, один Шилобреев относился к нему сдержанно, с некоторой ревностью, чувствуя, как этот таежный следопыт вольно или невольно оттесняет его в сторону от взводного командира.

— Подумаешь, советник по горно-таежным делам! — недовольно ворчал Филипп. — Как будто другие и лесов сроду не видывали. Да у нас на Урале…

На третий день похода Архип Богачев, разведывая горный кряж, заваленный буреломом, выбрал для прохода тридцатьчетверок слишком крутой откос. Танки не смогли взять его и вынуждены были отойти назад. Филипп не замедлил воспользоваться оплошностью своего соперника.

— Вот тебе и знаток местности! — замахал он руками. — Пороху не нюхал, а полез в советники. Ты понюхай его сначала, а потом лезь…

Ермаков одернул злопыхателя:

— Чего гудишь? Как будто он вырос на Хингане, чтобы знать здесь каждый обрыв…

Архип отмалчивался — вроде бы и не слышал едких попреков, делал свое солдатское дело спокойно, обстоятельно, да все поглядывал как сыч вперед: с нетерпением ждал встречи с японцами.

Все выше громоздились лесистые хребты, все круче становились горные перевалы. Карабкаясь по их скользким бокам, солдатам хотелось надеяться: может быть, последний? Но впереди вырастали новые, еще более крутые перевалы, которые надо было брать.

А японцев все не было и не было. Куда они подевались? Бывало, тучами кружились у границы, не давали ни поесть, ни поспать, а тут как в землю провалились. Жидок, видно, самурай — наутек пошел. Не удрал бы он, проклятый, за море, не заплатив долги.

К исходу пятого дня похода Богачев, обшаривая русло пересохшей горной речушки, обнаружил на вязком дне колесные следы. Сразу повеселел и стал настойчиво утверждать, что здесь прошла артиллерийская батарея. Подошедший Шилобреев замахал руками, поднял пограничника на смех:

— Эх, борода! Какая тебе тут батарея? Походная кухня проследовала, разве не чуешь, как рисовой кашей пахнет?

Но Богачев стоял на своем: батарея — и только! И в доказательство стал показывать, как примята у обрыва трава, как утоптан муравейник и почему именно так, а не иначе выворочена молодая лиственница — такой след может оставить только пушечное колесо.

У Ермакова даже чуб вздыбился, когда он выслушал доводы таежного следопыта. Если впереди колонны окажется батарея — это очень опасно. «В такой тесноте она надолго может задержать бригаду», — подумал Иван и побежал к Чибисову.

К вечеру бригада подошла к лесистому кряжу и остановилась на ночевку. Уставшие разведчики попадали на разостланные плащ-палатки — рады были месту. Ермаков привалился плечом к колесу «студебеккера» и уныло глядел на горный кряж, точно разрубленный огромным топором на две части. Из ущелья тянуло сыростью и гнилью. Над кряжем ползли низкие темные тучи — тащили за собой с востока черную, ненастную ночь. А за ущельем возвышался высокий горный хребет. На нем виднелся желобом перевал. «Может быть, последний?» — подумал Ермаков. Ему до смерти хотелось отдохнуть. Но какой же здесь отдых, если обнаружены следы японских орудий!

Едва успел Ермаков прикрыть глаза, как у «студебеккера» появился Чибисов. Он заметно нервничал, то и дело хватал губами дымившуюся папиросу, бросал вопрошающий взгляд на ущелье.

— Если верить вашим разведданным, — сказал он Ермакову, — японцы постараются устроить нам в этой дыре горячую баньку. Да, да, лучшего места не придумаешь!

Он прикурил новую папиросу и стал излагать, что необходимо сделать, чтобы не попасть в западню, не наскочить на засаду. Разведчики должны ночью перебраться через горный хребет и напасть с тыла на вражескую батарею, если она там окажется. Бригада, воспользовавшись замешательством, нагрянет с этой стороны и собьет вражеский заслон.

— Задача ясна? — спросил Чибисов, хлопнув ладонью по планшету. — Имей в виду — это приказ комбрига.

— Ясна, — ответил Ермаков и спросил полушутя: — Опять, поди, грозился добраться до моего чуба, если не выполню задания? Сколько раз грозился обстричь его собственноручно!

— Чуб потерять не страшно. Голову береги.

Ермаков тут же поднял взвод и повел его на выполнение нелегкого боевого задания.

Четыре часа разведчики под проливным дождем карабкались на спину горного хребта. Срывались вниз, натыкались на острые камни, сбивали в кровь локти и колени. При каждой неудаче проклинали японского бога за то, что он настроил на их пути столько несуразных препятствий. А Филипп Шилобреев прихватывал вдобавок и «советника по горно-таежным делам» Архипа Богачева за его «липовые разведданные» и опрометчивые прогнозы по части японской батареи.

— За дурною головою и ногам нету покою, — повторял он при каждом падении и все грозился сбросить Архипа с Хингана вниз головой.

Наконец вершина. Над хребтом размашисто полоснула зеленоватая молния и тут же погасла, точно убоявшись собственного света. Прямо у обрыва стояло разбитое грозой дерево с обгоревшим верхом и могучими обнаженными корнями, вросшими в горную породу. В темноте оно было похоже на огромного тарантула, приколотого к бугру черным, нелепо торчавшим обрубком. Налетевшая ветровая волна едва не сбросила их вниз, но они попадали у дерева, вцепились в выпиравшие корни. Братья Охрименко обхватили обгорелый ствол. Шилобреев не успел прижаться к земле, и его снесло в залитую водой выбоину. Филипп долго выбирался оттуда, нещадно чертыхался, а выбравшись, прошипел Богачеву сквозь стиснутые зубы: