Алексей Котенев - Последний перевал

— Папенька, папенька! — запричитала подбежавшая Евлалия.

— Уйди с глаз долой! — оттолкнул ее отец и схватился скрюченными пальцами за голову. — Что я наделал, старый дурак! Что натворил! Нет мне прощения! — хрипло заголосил он, ударяя кулаками по всклокоченной голове.

Иван Ермаков выскочил из переулка и без оглядки побежал к домику, где жила секретарша управляющего. Уже в сенках он услышал звон гитары и низкий грудной голос Королевы Марго:

Ворвавшись в дом, Иван снял на ходу ремень и хлестнул в ярости блаженно улыбающегося Шилобреева. Потом хлестнул еще раз, еще.

— Банкеты задавать вздумал! — закричал он. — Я те покажу банкеты! Я те покажу! Марш в комендатуру!

— Ты что, с ума сошел? — взвыл от боли Филипп.

— Марш в комендатуру, чертова болячка! — наседал на него Иван, продолжая безжалостно хлестать растерявшегося сержанта.

Звякнула упавшая на пол гитара, свалился ночник.

— Ой, ой, мне же больно! — взвизгнула в темноте Королева Марго, тоже отведавшая в суматохе офицерского ремня.

Воспользовавшись темнотой, Шилобреев перемахнул через стол и стремительно вылетел в дверь. Ермаков догнал его за калиткой.

— Ты хоть скажи, что случилось? — спросил Филипп, не останавливаясь.

— Японцы вступают в город. Казнить тебя будут, негодяя усатого. Звезды вырезать на твоей шкуре.

— С ума спятил! Война же кончилась, а он все воюет!

Через несколько минут они были в комендатуре.

— В ружье! — гаркнул Ермаков, ворвавшись в комнату дежурного.

Санька Терехин, мирно спавший на кожаном диване, вскочил на ноги и, ничего не понимая, заморгал спросонья испуганными глазами. Он был бос, без ремня, с расстегнутым воротом. У дивана стояли его сапоги, прикрытые новенькими портянками, которые он добыл «взаимообразно» на чуринском складе. Из соседней темной комнаты выскочил взъерошенный Ахмет, за ним — Сулико.

— Что случилось? — спросили они почти одновременно.

— Где ваше оружие? Я спрашиваю, где оружие? — закричал, наступая, Командир взвода.

Совершенно протрезвевший, Шилобреев напустился на Терехина:

— Кто вам позволил спать? Вы что, на Рязанщину приехали?

Сообразив, что произошло что-то серьезное, Санька начал быстро обуваться. Из дежурки выбежал и тут же снова вбежал, но уже с автоматом в руках, Ахмет. Из соседней комнаты прибежал командир танка Звягин, за ним его танкисты. Когда все собрались, Ермаков коротко объяснил обстановку:

— В город вот-вот ворвется японский отряд смертников. Приготовиться к бою. Драться будем до последнего патрона.

Сообщение командира вызвало у всех крайнее удивление. Какие японцы, если кончилась война? Ахмет сощурил глаза, будто смотрел в это время на яркое солнце. Сулико в недоумении раскрыл рот. Озадаченный Терехин поскреб в затылке, совершенно не понимая, о чем говорит командир. Коли в город придут японцы, то наверняка затем, чтобы сдаться в плен. Чего же тут пороть горячку? И только танкисты ничем не выказали своего недоумения — мигом скатились с лестницы и бросились к машине. Война научила их одному непреложному правилу: сначала займи боевое место, а потом выясняй, что к чему и зачем.

«Пятерка нападения» быстро ссыпалась вниз. Надо было скорее обдумать, как организовать оборону, где расставить огневые точки. У крыльца Ермаков увидел Лялю с медицинской сумкой на плече. «Вот еще нашлась помощница», — подосадовал он.

Но говорить с ней не было времени. Командир взвода вместе с Шилобреевым торопливо прошел к воротам и, встав под их навесом, прислушался. Все так же шел дождь, настукивая по железной крыше, в водосточной трубе однообразно булькала вода. И больше ничего — всю площадь закрыла непроглядная ночная темнота. Тишина и темнота…

— Откуда у тебя такие сведения? — спросил Филипп.

— Источник надежный, — ответил Ермаков.

— Ни черта не могу понять…

— Чего тут не понимать? — резонно рассудил Ермаков. — Сначала они драпанули от нас, думали, вся бригада идет. А потом прознали, что нас здесь одна горстка, и решили с нами «побеседовать».

— Не управляющий ли сработал? Баб подсунул, шельма…

— А ты и рад стараться! Победа! — сорвался было Иван, но тут же заговорил о деле. — Теперь некогда болтать. Давай соображать, как встречать гостей.

Задача была нелегкая. Неизвестно, что за отряд на них нападет и с какой стороны нагрянет. А главное, уж очень мало у них сил для обороны: «пятерка нападения» да один танк. К тому же в танке нет ни одного снаряда: ведь ехали не биться, а мириться. Придется нажимать на пулемет, благо есть патроны. Японцы кинутся прямо к воротам. Зачем им хитрить, если они уверены, что разведчики спят? Здесь, у ворот, — на главном направлении — Ермаков решил сосредоточить все свои силы, тут же решил поставить и тридцатьчетверку, как самую мощную огневую точку.

— Кати ее к воротам, — крикнул он Бушуеву.

Танк глухо загудел и медленно направился к воротам. Иван с горечью подумал: «Хотя бы до ворот хватило горючего…»

До ворот горючего хватило. Машина тихонько подошла к железной решетке и остановилась в каменном проеме.

На глаза Ермакову попался Сулико.

— Вызывай немедленно бригаду! — потребовал он.

— Нет связи: горы, гроза. А может, повредилась… — виновато доложил радист.

Ермаков безнадежно махнул рукой и послал радиста в палисадник наблюдать за правым флангом обороны. Палисадник выдавался вперед, и оттуда можно увидеть, не крадутся ли японцы вдоль каменной ограды.

— А ты давай в дом, на второй этаж, — приказал Иван Шилобрееву. — Поставь Ахмета и Терехина у окна. Сигнал — ракета.

Расставив всех по местам, Ермаков вышел за ворота, оглядел базарную площадь. В темноте едва проступали торговые ряды, крытые камышовым навесом. Подальше темнела глиняная будка, а ближе все пространство было покрыто перемешанной грязью и залито лужами. Около ворот на высоком столбе тускло горел фонарь. «Что это мы освещаемся?» — спросил себя Иван и, схватив попавшийся под руку булыжник, разбил лампочку. Все, что виднелось под фонарем, — и железные решетчатые ворота, и старый, могучий дуб, и поблескивающая на дожде тридцатьчетверка, — все исчезло в кромешной тьме.

Медленно тянулись минуты ожидания. Город спал, окутанный густым мраком. Единственная лампочка в центре площади едва освещала верхнюю часть столба. Слева высился громадным черным боровом чуринский магазин. За ним торчал почерневший купол церквушки. Над крестом клубились черным дымом мрачные тучи. Тишина…

Но вот за площадью заливисто залаяла собака, загавкала другая. В тусклом свете дальнего фонаря что-то зашевелилось.

— Идут… — шепнул Шилобреев.