Дитер Нолль - Приключения Вернера Хольта

Теперь еще о героической красоте, и тогда он кончит, подумал Хольт.

— …не только высоко одарен, но и красив человек нордической расы. Взгляните, как стройна фигура мужчины, строение скелета и мышц — все дышит победой… Женщина? Как прекрасна ее осанка, эти узкие покатые плечи и широкие округлые бедра… Да, нордический человек явлен нам как украшение вселенной, он лучезарный вестник грядущего, плод радости созидания.

— Аминь, — сказал кто-то тихо. Это был Гомулка.

— Но нам, — воскликнул лейтенант, — тем, ному приоткрылась завеса над чудом расы и ее величием, нам надлежит выполнять свой долг. Кто всей душой верит в миссию нордического героя, тот не будет знать ни сомнений, ни слабости, даже если разум не в силах постичь приказа, ибо разум воспринимает лишь внешнее, тогда как вера проникает в суть.

Постой, постой! Как он сказал? Даже если разум не в силах постичь приказа… Да, теперь я понял!

— Судьба героя — его раса, миф империи нуждается в верующих сердцах. Нет, не сила разума воздвигнет нашу империю, а героическая убежденность, самообуздание вопреки протестам мудрствующего разума. Фюрер писал: «Если бы нашей молодежи вдалбливали поменьше знаний, то Германия от этого только выгадала бы! Ибо путь к победе лежит не через мысль — знание — сомнение, а через судьбу — миф — веру! Величие героя — в повиновении и действии. Партия фюрера воздвигла основу, та самая партия, о которой поэт сказал: „Из болот и низин встала партия, как исполин…“

Хольт уже не слушал. Наконец-то я понял, к чему все это придумано! От этой мысли у него перехватило дыхание. Раса, нордическая кровь, арийцы, сверхчеловек, убежденность героя… — все нужно для того, чтобы я, не моргнув глазом, застрелил словачку!

— В борьбе за дело империи мы отметаем мораль! Наш поэт Ганс Иост говорит: «Мораль не рождает веры, лишь вера рождает мораль». Наша мораль выросла из веры в первобытную силу расы. Где вера, — говорит Ганс Иост, — там всемогущество! А там, где всемогущество… там империя, там величие!

— Во веки веков аминь… — прошептал Гомулка.

— Смирно! — заревел Ревецкий.

Новобранцы вскочили с мест. Лейтенант Венерт деревянной походкой вышел из зала. Дверь захлопнулась за ним.

— Та-ак! — протянул Ревецкий. — Думаете, конец занятиям? Дудки! Я видел, как вы все дрыхли! — Постукивая тростью по сапогам, он бегал взад и вперед между столами. — Почему это я не замечаю на ваших рожах священного восторга? Что вы на меня таращите зенки, как снулая камбала? — Теперь он уже кричал. — Я вам покажу пробуждение берсеркера, вшивые вестники грядущего! Я вас всех заживо сгною! Я из вас вытряхну героическую лень, продемонстрирую необузданную нордическую муштру, вы у меня побегаете, покуда не свалитесь серым утром в сточную канаву! Вы у меня прозреете! Я вам открою глубочайший смысл истории! Живо! Через три минуты явиться в походном снаряжении! И… га-а-а-а-зы!

Новобранцы выхватили противогазы. Ревецкий вывел их на изрытый воронками плац.

— А теперь я проведу военно-политические занятия, — заявил он, — да так, что костяшки побелеют! Унтер-офицер Век сиял от удовольствия.

— Карабин наизготовку! Героически, по-лягушиному ать-два, через воронки, барабанные шкуры! Простирая руки, двигайте вперед! — Только через час он отпустил их по спальням.

Мрачное, подавленное настроение новобранцев сразу поднялось, когда 19 декабря пришло известие о наступлении в Арден-нах. До глубокой ночи Вольцов и Венерт не отходили от ящика с песком, где они воспроизвели всю местность между Снежным Эйфелем и Высоким Венном. Хольту пришлось пожертвовать сном и передвигать указкой игрушечные макеты танков. Венерт знал некоторые подробности, не упоминавшиеся в сводке верховного командования. Вольцов, не отрываясь от карты, тыкал пальцем в песок и приговаривал:

— Наступление ведется по всем правилам военного искусства!

За день до сочельника они в последний раз собрались у ящика. До Нового года сводки о наступлении еще звучали оптимистично, но затем рухнули последние надежды.

Перед рождеством новобранцев привели к присяге. Вся церемония, носившая какой-то скоропалительный характер, ни на кого впечатления не произвела. Один Вольцов отнесся к ней серьезно.

— Итак, мы приняли присягу, — сказал он, — и, что бы там ни случилось, должны драться до последней капли крови.

О праздновании рождества в батальоне возвестил Ревецкий:

— Я получил приказ с нынешнего дня приступить к очищению ваших душ, с тем чтобы в рождественскую ночь вы предстали перед святым младенцем чистенькими и невинными!

— Говорит об очищении душ, — бросил Хольт, — а ведь заставит нас нужники чистить, лицемер проклятый!

В спальню входит Ревецкий.

— Рядовой Визе! — гаркает он. — Развязать галстук!

Визе выполняет приказание. Тем временем Ревецкий осматривает очередной шкафчик. Вдруг он снова набрасывается на Визе:

— Черт знает что такое! Опять галстук развязан! Шесть часов спецобработки! Поправьте галстук, пока я не вправил вам мозги! И советую поспешить с завещанием!

Петер Визе бледнеет.

— Но, может быть, вы пожелаете купить индульгенцию? — снова обращается к нему Ревецкий. — Каковы, например, ваши намерения относительно талонов на водку, положенных вам в тихую святую ночь?

— Господин унтер-офицер, — со слезами облегчения на глазах бормочет Визе. — Я отдаю их вам!

— Какой очаровательный подарок! — восклицает унтер, и на его лице появляется целая гамма самых замысловатых морщин. — Великодушно прощаю вам вашу неряшливость в одежде.

Наступает сочельник. Вольцова, Хольта, Феттера, Гомулку и еще несколько человек назначили обслуживать господ унтер-офицеров. На вещевом складе им выдали белоснежные куртки. Один из самых больших гаражей освобожден для торжества, в нем расставлены столы и скамьи. Вдоль стены — буфетная стойка. Посреди — невысокий помост. Вечером на нем выстроился солдатский хор и затянул: «О ты, радостный, о ты, благостный…» На двух больших елках колеблются огоньки свечей, тускло освещая огромное помещение. Командир батальона майор Рейхерт произносит речь.

Хольт в белой куртке ждал с подносом у стойки. На душе у него пусто, тоскливо. Вот и рождество, думает он, а никто не написал. И Гундель не написала. Точно издалека доносятся обрывки речи командира батальона: «Шестое военное рождество… наш фюрер… наша вера непоколебима… праздник надежд… твердая уверенность в будущем… мы добьемся победы!» Тут снова вступил хор, и тысяча грубых и сиплых голосов подхватила: «Тихая ночь, святая ночь…»

Хольт прислонился к стойке. Рядом — Гомулка с равнодушным лицом. Появляется Вольцов, тычет Хольта в бок: