Петр Лебеденко - Навстречу ветрам

Где я возьму рабочих? — развел руками Аким Андреевич. — Снять с погрузки хлеба?

Ни в коем случае! — комендант стукнул металлическим наконечником карандаша по стеклу. Мы дадим вам сто военнопленных. Кстати, после окончания работы их также решено вывезти из города.

На чем? — поинтересовался Середин.

На барже, которую здесь называют «Пристань Глухарь». Завтра к семнадцати часам транспорты должны быть погружены. Желаю успеха, господин Середин.

Аким Андреевич вышел. Штейер нажал кнопку звонка, и в комнате появился немец с водянистыми глазами, с тоненькими полинявшими усиками. Одет он был в старенький, но чистый серый костюм гражданского покроя.

Лейтенант Браун, — щелкнув по-военному каблуками, доложил немец.

Комендант показал на стул:

Садитесь, Браун. — И спросил: — Вы знакомы с русским Серединым? Встречались когда-нибудь с ним?

У меня правило, господин комендант: знать всех, но мало с кем быть знакомым.

Хорошее правило, лейтенант, — одобрил Штейер. — Вам никогда не казалось, что этот Середин не совсем тот, за кого мы его принимаем?

После взрыва транспорта со скотом я думал об этом, господин комендант, — ответил Браун. — И усилил наблюдение. Но… пока ничего не могу вам сказать. Никаких улик. Знаю только, что русские рабочие ненавидят Середина, и это — не игра.

Хорошо. — Комендант встал, прошелся по кабинету. — Через два-три дня мы оставляем город. Сегодня начнется погрузка оборудования на транспорт. Это очень ценное оборудование. Вы должны проследить за тем, лейтенант, чтобы ни одна гайка не осталась здесь. Понимаете? Проследить за погрузкой, ни во что не вмешиваясь. И… усильте наблюдение за Серединым. Если заметите что-нибудь подозрительное… В общем, учтите, лейтенант: после окончания работ в порту Середин и другие… не будут представлять для нас особой ценности. Вы все поняли, Браун?

Все понял.

Можете идти. Приготовьте свои вещи, я прикажу погрузить их на транспорт.

Благодарю вас, господин комендант.

Лейтенант Браун, личный осведомитель коменданта или «офицер для особых поручений», как его называли в комендатуре, исполнял свою службу не за страх, а за совесть. Это был опытный шпик, когда-то мечтавший сделать карьеру в гестапо. Несколько лет назад гестаповцы считали его уже своим, когда неожиданно Браун испортил свою репутацию. Это было в Берлине, в одном из фешенебельных ресторанов на Унтер ден Линден. «Золотая молодежь» развлекалась. Поглотив изрядное количество шнапса и рома, человек десять гестаповцев, в том числе и сынок мелкого фабриканта Ганс Браун, спустились в подвал, чтобы начать излюбленную в то время игру — на прочность нервов. В подвале тушили свет, двое головорезов с пистолетами в руках расходились в разные стороны на расстояние пятнадцати-двадцати шагов друг от друга и в кромешной темноте подавали короткие сигналы. Какой-нибудь Фриц кричал Курту: «Я здесь!» Курт вскидывал пистолет и стрелял «на голос», после чего слышался его крик: «Один — ноль!» Раздавался выстрел со стороны Фрица, и все это повторялось до тех пор, пока пустели обоймы в пистолетах. На всякий случай игроки писали записки и оставляли их в своих карманах: «Луиза, не мог перенести твоей измены…» В тот день Браун впервые участвовал в игре. По жеребьевке он должен был первым стрелять в штурмфюрера Гайнриха. Говорили, что Гайнрих из своего кольта без промаха бьет в глаз кошки, мяукнувшей в двадцати метрах от него. Не очень утешительные сведения для Брауна!

Кто-то спросил тогда у Брауна: «Ты написал завещание?» Он кивнул головой и, пошатываясь, направился в свой угол. Ноги у него дрожали, как после тяжелой болезни, тошнота подступала к горлу, а пистолет в руке казался необыкновенно тяжелым. «Я здесь, Браун!» — услышал он спокойный голос Гайнриха.

Ганс вздрогнул, но не выстрелил. Ему теперь казалось, что голос штурмфюрера доносится со всех сторон, словно десяток Гайнрихов засели вдоль стен и по всем углам. Браун дрожал, спина и затылок у него стали мокрыми от пота. «Эй, ты, хлюпик! — Гайнрих, наверно, злился, голос у него скрипел, как несмазанное колесо. — Стреляй, или я через секунду продырявлю твою трусливую башку».

Браун выстрелил и прислушался. Несколько секунд в подвале была тишина. Надежда, чтоон убил или тяжело ранил Гайнриха, входила в сердце Брауна, как возвращающаяся жизнь. Боже, как он был рад! Скорее выбраться из этого проклятого подвала и больше никогда сюда не спускаться! Жить, жить, видеть свет, не ждать, что тебя насмерть продырявит пуля. «Эй, ты, крыса, чего молчишь?» Это был голос Гайнриха. На него надо было отвечать. Надежда упорхнула, и сердце сжалось в комочек. Отвечать? Но это — конец! Гайнрих не промажет, он уже держит свой кольт на полусогнутой руке и ждет звука. Браун молчал, плотно прижавшись к земле, и слезы бежали, из его глаз.

Кто-то крикнул из укрытия: «Это подлость, Ганс! Ты должен податьсигнал». Но Браун молчал, все теснее прижимаясь к земле. Включили свет. Первым к Брауну подошел Гайнрих с кольтом в руке. Он пнул ногой Ганса и сказал сквозь зубы: «Падаль!» И все, кто выходил из подвала, пинали его ногами и повторяли: «Падаль».

Это был конец его карьеры. Он знал, что отныне дверь в гестапо для него будет навсегда закрыта. «Что ж, — решил он в конце концов, — может быть, вы потеряете больше, чем я. У меня талант разведчика, но вы не получите от меня даже самой паршивой сплетни!»

С тех пор он ненавидел гестаповцев жгучей ненавистью и весь свой опыт талантливого шпиона направлял на то, чтобы сделать им какую-нибудь пакость. Выследить кого-нибудь, раскрыть какую-нибудь явку и потом доложить об этом в комендатуру или армейскому командованию через голову гестапо — в этом Браун находил особое удовольствие…

Можете идти, Браун, — мягко повторил комендант.

…Аким Андреевич Середин, выйдя от коменданта, направился в порт. Рядом с пакгаузом плотно укрытое брезентом лежало ценное заводское оборудование. Надо было помешать немцам вывезти его или, в крайнем случае, уничтожить. Это была нелегкая задача: фронт не был прорван, немцы отступали без паники, надеяться на скорый прорыв наших войск Аким Андреевич не мог. А через несколько часов к причалу подадут транспорт, который надо загружать. Ко всему этому прибавилась еще одна забота: в тюрьме находилось более двухсот заключенных — человек сто пленных солдат и офицеров, несколько человек, арестованных по подозрению в участии взрыва транспорта, и другие. Этих людей комендант намеревался погрузить на баржу «Пристань Глухарь» и вывезти в море. Конечно, для того чтобы подальше от берега баржу и ее «пассажиров» пустить ко дну.

Середин твердо решил: заводское оборудование спасти не удастся, придется его погрузить на транспорт и взорвать. Но спасти людей? И как взорвать транспорт? Удастся ли пронести с каким-нибудь станком мину замедленного действия и спрятать ее в трюме?