Петр Лебеденко - Навстречу ветрам

Яша, мне стыдно за тебя, — говорил Абрам. — Ведь ты не ребенок. И ты носишь нашу фамилию — Райтман.

Иди к черту, Абрам, слышишь! — огрызался Яша. — Иди к черту со своей фамилией! Всё!

Никита уже несколько раз предупреждал Яшу, но на того это не действовало. Наконец Никита не выдержал. Еще в пятницу он сказал Яше:

В воскресенье обещаю увольнительную в город. Но смотри: если завтра опоздаешь на зарядку, не проси ни о чем.

Что вы, товарищ старшина! — воскликнул Яша. — С этим давно уже покончено. Скажи, Абрам, не правду ли я говорю?

Да, Яша говорит правду, — ухмыльнулся Абрам.

И вот — суббота. Еще не было сигнала к подъему, а Абрам уже тормошит брата:

Яша, вставай.

Иди к черту, Абрам, дай человеку поспать!

Яша, тебя же оставят без увольнительной, слышишь? Ты ведь завтра хотел пойти в город…

Плевать я хотел и на город, и на тебя. Всё!

Яша, ну я прошу тебя как родного брата…

Молчание.

Яша!

Яша стремительно садится, злыми, ненавидящими глазами смотрит на Абрама, кричит:

Ты… Ты черт, Абрам! Неврастеник! Салака! Слышишь, Абрам, кто ты? — кричит Яков и мгновенно падает на постель, натягивая на голову одеяло.

Зарядка кончилась, и когда отряд поднимается на второй этаж, с постели встает Яша. Никита подходит к нему, прикладывает руку к козырьку фуражки и официально объявляет:

Курсант Райтман! За систематические опоздания на физзарядку получите два наряда вне очереди!

Со стадиона доносятся судейские сигналы и вопли болельщиков: играет сборная училища со сборной города. Яша ясно представляет, что творится на трибунах.

Абрам, как одержимый, топочет ногами, Андрей Степной поминутно вскакивает со своего места, а старшина Никита Безденежный кричит: «Давай, Тима, давай по центру, трын-трава!»

…Да, быть дневальным в воскресенье, когда за целый день в жилом корпусе не появляется ни одной души, — это, конечно, хуже всяких других наказаний. И за что? Стоило только встать на две-три минуты раньше, и все было бы в порядке. Он смотрел бы футбольный матч, он ходил бы вечером в городском парке, он смеялся бы, веселился, был бы таким же счастливым человеком, как и все. А теперь…

Яша подошел к окну и взглянул на небо. С каким удовольствием он увидел бы сейчас на нем грозовые тучи, а на стекле первые капли начинающегося дождя. Ого! Всех этих болельщиков как ветром сдуло бы со стадиона, и, конечно, они ринулись бы сюда играть в шахматы, петь, плясать… Но на небе — ни облачка, и о грозе «не может быть и речи», как любит говорить отец.

«За три минуты дать два наряда! — снова и снова с возмущением думал Яша. — Салака, а не старшина! Ничтожество!»

Яша отошел от окна и начал медленно прохаживаться вдоль длинной комнаты. Пятьдесят два шага в одну сторону, пятьдесят два — в другую. Пройти туда и обратно — это значит сделать сто четыре шага, и как бы медленно ни идти, в среднем это займет две минуты. Разве это выход из положения?

Хоть бы живот заболел у кого-нибудь, — сам с собой говорил Яша, — и пришел бы он сюда полежать. Все не так было бы скучно!

Яша уже перебрал в уме все варианты развлечений в одиночку, которые могли бы скрасить его унылое существование, когда на лестнице послышались шаги, и в комнату вошел Абрам. Сняв фуражку, он сел на диван и спросил:

Скучно, Яша?

Скучно? — Яша с удивлением посмотрел на брата — Ты думаешь, Абрам о том, что говоришь? Я вот открыл окно и любуюсь отсюда матчем, словно сижу в ложе. Скучно… Чудак ты, Абрам…

А я пришел, чтобы побыть с тобой, Яша. Думаю, человек там один, ходит взад-вперед, шаги считает.

Спасибо, Абрам, только это ни к чему. Здесь все время народ: то один зайдет поболтать, то другой… Да вот, слышишь, Абрам, опять кто-то идет.

Ну, я тогда подремлю минут восемьдесят, Яша. Ночью что-то плохо спалось.

Абрам снял ботинки, лег и прикрыл лицо фуражкой. И в это время в комнате показался Бузько. Кровать Абрама стояла в дальнем углу, и Оська не увидел его. Казалось, он обрадовался, застав Яшу одного. Но, скрыв эту радость в прищуренных глазках, Бузько прошел мимо Яши в умывальную, даже не взглянув на него. И только минут через пять, умывшись и пригладив мокрые полосы, он подошел к Яше.

Дежурим, Яша? — спросил он как бы между прочим.

Дневалим, — нехотя ответил Яша.

А я вот что-то не очень люблю дневалить по воскресеньям, — ухмыльнулся Оська. — Везде весело, а ты ходишь туда-сюда, как заводной солдатик. Одно только и радует: не по своей воле тоскуешь. Правда, Яша?

Не очень-то и тоскуешь, когда знаешь, что получил по заслугам, — ответил Яша.

Да как сказать! Друзьям своим старшина не дает наряды вне очереди за лишнюю минуту сна. А кто ему не понравится — пожалуйста, получайте.

Чем же я могу не нравиться старшине?! — удивился Яша. — Что я ему, на мозоль наступил?

Эх, Яша, Яша! — Оська сокрушенно покачал головой, словно не понимая, как Яша может быть таким наивным.

Что — Яша? Ты скажи, чем я для Никиты хуже других?

А то ты и сам не знаешь, — Оська прищурил один глаз и ухмыльнулся. — Притворяешься, Яша, да только меня не проведешь.

Яша не знал, что и подумать. Сам честный, открытый, прямой, он не верил, что есть люди, способные сделать подлость… О чем говорит этот Бузько? На что он намекает? Слушая его, можно подумать, что старшина Безденежный наказал его не просто как курсанта, совершившего проступок, а именно потому, что он — Яша Райтман, и если бы он не был Яшей Райтманом, то не было бы и наказания. Нет, это просто чушь…

А если бы на физзарядку все время опаздывал не я, а Нечмирев, так, думаешь, он не получил бы того, что получил я? — глядя в смеющиеся глазки Оськи, спросил Яша.

Не думаю, а знаю точно, Яша, что Нечмирев был бы сейчас там, где есть: на южной трибуне стадиона.

Это ж почему?

Потому, что ты плохо знаешь Никиту Безденежного. Помнишь, что ты говорил на прошлом комсомольском собрании?

Ни черта не помню.

А я помню. Ты говорил, что комсомолец Безденежный последнее время оторвался от группы и вовремя самоподготовки проводит часы черт знает где и черт знает с кем, а по аэронавигации у него тройка. Говорил, Яша? Говорил. Так, думаешь, Никита Безденежный простит тебе это? Ого, не такой Никита!.. Знаешь, какой Никита?

Яша с удивлением смотрел на Бузько. Глаза у Оськи теперь не смеялись, не щурились, а смотрели зло и ненавидяще, будто перед ним стоял не Яша Райтман, а какой-нибудь его давний недруг.

Если хочешь знать, Яша, — продолжал Оська, — так я скажу, что говорил о тебе старшина. Сказать?

Дело твое, — пожал плечами Яша. — Мне-то не очень интересно, что обо мне болтают.

Если тебе не очень интересно, я могу и не говорить.

Бузько сделал вид, что хочет уходить, но Яша сразу же остановил его:

Нет, ты все-таки скажи, Оська.