Владимир Шатов - Возвращение

Киреев откровенно попытался заигрывать с Зоей. Она слушала его с весёлой, чуть лукавой улыбкой, смеялась над шутками, иногда быстро и озорно что-то переспрашивала.

- Да что Вы говорите! – она специально делала круглые глаза.

Шаповалов снова поймал на себе загадочно-непонятный, но вроде бы выжидательный взгляд Зои и буквально через мгновение ощутил лёгкое, как ему показалось, не совсем уверенное прикосновение к своему колену.

- Смелостью берут города... - у него перехватило дыхание, а сердце забилось часто и сильно. - Не будь рохлей!

С внезапной решимостью он подвинул вперёд ногу. В тот же миг Зоя поморщилась от боли, взглянула под стол и, ничего не понимая, вопросительно посмотрела на мужчину.

- Вам неудобно сидеть?

- Извините, ради бога!

В это мгновение Киреев громко заявил, что церковь - это опиум и средство угнетения трудящихся и что с религией и с богом в основном покончено.

- Если где и остались одиночные верующие, то это тёмные несознательные старики, отживающие элементы, а молодежь такой ерундой не занимается, и девушка, - он показал на неё взглядом, - постыдилась бы носить на шее цепочку с крестом...

Казалось, он не сказал ничего обидного, но Зоя, вспыхнув, пламенно залилась краской, её нежное, матово-румяное лицо в мгновение сделалось пунцовым, глаза потемнели, а пушистые цвета каштана брови задрожали обиженно, как у ребёнка.

- Она вот-вот расплачется. – Подумал Шаповалов, но она, с гневом и презрением посмотрела на подполковника.

Вдруг Зоя энергичным движением вытащила из-за пазухи цепочку с крестиком и вывесила его поверх блузки, вскинув голову и выпятив вперёд остро торчащую грудь.

- В нашей семье никогда не стыдились веры в Бога! - с явным вызовом сказала она.

В напряжённой тишине угрожающе засопел сосед Шаповалова справа.

- Кстати, у нас, в Советском Союзе, - вдруг послышался голос Дубцова, - свобода вероисповедания!

- Точно!

- И чувства верующих уважаются государством.

Зоя сидела оскорблённая, молчаливая и строгая, не замечая направленных на неё призывных мужских взглядов. Прошло порядочно времени, прежде чем она несколько смягчилась и начала улыбаться, однако крестик так и не убрала - он по-прежнему висел поверх блузки.

- Чего не пьёшь полковник? – обратился к нему Киреев.

- Задумался…

- О чём можно думать в такой день?.. Гуляй пока жив!

- Вспомнил прошлое…

- Нашёл время!

Полковник Шаповалов сам не понимал, почему ему взгрустнулось. Днём, когда его танкисты ворвались на огрызающиеся огнём улицы станции, он двигался в головном танке. Бронебойный снаряд разорвал гусеницу танка, и экипаж спешно покинул обездвиженную машину.

- Спрятаться за броню! – приказал он подчинённым и продолжил руководить боем по рации.

Рядом лежала большая куча мёртвых тел в окровавленных белых маскхалатах у прорванных и разбитых немецких укреплений.

- Мы въехали в прорыв по устланной погибшими дороге. – Сказал он, указав на мертвецов.

- Тут только что прошли наши танки… - пожал плечами его начальник штаба.

Когда Иван Матвеевич рассказал Кирееву об этом, тот молча налил им по полному стакану и предложил:

- Давай лучше выпьем!.. А мысли такие лучше гони, они до добра не доведут.

- Нужно пить, пока есть возможность, - согласился нетрезвый полковник, - завтра может не быть…

Приятно опьянев и ободрённый Зоиной приветливостью, Шаповалов начал снова поглядывать на неё чуть длительнее, как вдруг она мгновенно осадила нахала: посмотрела в упор, строго и холодно, пожалуй, даже с оттенком горделивой надменности.

- Неужели я обидел её чем-то? - он терялся в догадках, впрочем, спустя какую-нибудь минуту Зоя взглянула на него с прежней весёлостью и радушием, и Шаповалов тотчас внутренне ожил и ответно улыбнулся.

- Всё нормально!

Вскоре он отметил, что она поглядывает на него чаще, чем на других, и как-то особенно: ласково и выжидательно - словно хотела заговорить либо о чём-то спросить, но, по-видимому, не решалась.

- А Вы верите в Бога? – наконец решилась она и спросила, наклоняясь к самому уху.

- У меня отец верующий, - тихо ответил полковник, - а мне должность не позволяет…

- Расскажите о нём. – Попросила девушка.

- Когда ему предложили перебраться в Воронеж петь в церковном хоре отец вначале ответил: «Куды ж я поеду. У меня тут жена, двое маленьких сыновей».

Зоя держалась непринуждённо и просто, как и подобает хозяйке. Она внимательно слушала и ободрённый её вниманием Шаповалов продолжил:

- Нам дали бесплатную квартиру на два года и месяца не прошло, как его бас загудел в воронежском архиерейском хоре. Мы с братом были зачислены в этот главный хор губернского города: я пел альтом, а Дмитрий – дискантом.

- Ангелы поют голосами мальчиков! – вставила девушка.

- Мы жили на спуске от Митрофаниевского монастыря. Однажды я с братом выскочил на улицу, услышав стрельбу. Возле монастыря и по улице Новомосковской лежали коченеющие в нелепых позах тела воронежцев. Местами алел снег, краснели хоругви, блестели иконы, и над всем витала смерть.

- Господи спаси и сохрани! – воскликнула Зоя.

- То были жертвы расстрела крестного хода начала «февральской» революции.

- Сколько их было потом?

- Много я потом видел убитых, но детская память не рубцуется. – Полковник тяжело вздохнул.

Всем своим существом он ощущал смутную, но сладостную надежду на вероятную взаимность и начало чего-то нового, значительного, ещё никогда им не изведанного.

- Я уже почти не сомневаюсь, - подумал он, - между нами что-то происходит!

Между тем ординарец Киреева сварил в крепком мясном бульоне пельмени, и гости отметили его кулинарное искусство. Довольно быстро они опустошили два больших блюда.

- Хороши пельмешки! – сказал хмельной Дубцов.

Шаповалов то и дело поглядывал на Зою, украдкой, как бы мимолётом и невзначай, млея от нежности и затаенного восторга.

- А что потом? – спросила она после пробы пельменей.

- Пролетарское государство через газеты и крепкоголосых вербовщиков приглашало молодёжь на восстановление шахт, называя это патриотическим долгом. – С пафосом сказал мужчина: – Я с окрылённой душой прикатил в Кривой Рог, но оказалось, там меня никто не ждал.

- Вот как!

- От голода я забрался в здание Криворожского рудоуправления через разбитое окно, выждав, когда секретарша покинула свой пост. Протиснулся в кабинет главного инженера Бермана, который увидав меня строго спросил: «Чем обязан молодой человек?»

- Я сказал, что если он не примет меня на работу – зарежу.

- Вот так просто и пырнули бы? – удивилась Зоя.

- И пырнул бы, - с решимостью промолвил рассказчик. - Берман внимательно посмотрел на мою рваную фуфайку, заплатанные штаны непонятного цвета, на замызганное лицо и стал расспрашивать меня, кто я и откуда. С прежним бесстрастным выражением черкнул на листе бумаги несколько фраз и спросил: «Так говоришь, крестьянских кровей?»