Роберт Колотухин - Наш дом стоит у моря

Башня стояла на обрыве. Обрыв утюгом выступал в море.

Вдруг как-то сразу стемнело, и начали свою работу сверчки. Мы с Вовкой присели отдохнуть на холодных гранитных ступеньках маяка, но Ленька поднял нас и поволок наверх по крутой винтовой лестнице. И мы очутились в круглой стеклянной макушке маяка.

Казалось, мы находимся в большом аквариуме высоко над землей. Было видно, как внизу, под нами, серебристая лунная дорожка делит море на две равные половины. И даже звезды были видны отсюда, и огоньки Одессы, далекие-далекие.

И вдруг все озарилось ярким голубым светом. Наши тени поползли вверх по стеклянным стенам, и мы догадались, что это салют в городе. Салют в честь освобождения. На Пересыпи, на Приморском бульваре, на Куликовом поле вспыхивал, рассыпался огнями город. И вместе с ним салютовали корабли, стоявшие на рейде: «Мы вернулись к тебе, Одесса! Мы вернулись!»

Мы застыли и молча стояли до тех пор, пока не прогремели все залпы.

Домой мы возвратились поздно. На углу, возле нашего дома, в плотном кругу бойцов и гражданских кто-то играл на гармошке. Но у нас уже не было сил идти смотреть на пляску.

Мы вошли во двор. Ленька протянул Соловью руку: «Пока», — как вдруг мы заметили три тонких лучика, пробивавшиеся из Толяшиной голубятни. Три слабых лучика просвечивали сквозь отверстия, которые пробили пули, когда немец стрелял в Дору Цинклер.

Свет в голубятне?! Кто бы это?.. Мы подбежали к голубятне, распахнули дверь.

В кают-компании на столике горел в надбитом синем блюдце огарок свечи, а на топчане, поджав ноги, лежала под шинелью… наша Светка. Светка Немерова! Живая! И в гимнастерке с офицерскими погонами!..

Светка спала, а мы стояли и не знали, что же предпринять. И не могли ничего сказать друг другу, не было у нас подходящих слов.

Светка? Уж не сон ли это? Я потянулся пальцем к ее погону, но Ленька задержал мою руку.

— Не тронь.

Затем он вытолкал нас из голубятни, вышел сам и, осторожно приподняв дверь, чтобы не заскрипела, прикрыл ее.

Мы присели на камни возле двери, опять же ни слова не говоря друг дружке. Наша Светка! Живая! В погонах. Может, и ордена есть?

Широкая спина Лаокоона была залита розовым лунным светом, в воздухе стоял запах вкусного солдатского борща.

Гармошка на углу закончила песню о «Катюше» и сразу же, без паузы, перешла на «Трех танкистов»…

Я прислонился ухом к двери голубятни и услышал ровное, спокойное дыхание Светки. Светка спала. Я услышал это спокойное дыхание и вдруг как-то сразу, окончательно, понял, что они больше уже никогда не вернутся. Никогда.

Откуда-то из темноты вырос перед нами Жорка Мамалыга. Он, видно, уже знал о Светке, потому что наклонился и спросил полушепотом:

— Спит?

— Дрыхнет, — ответил я за всех.

Мамалыга присел рядом с нами и тихо застонал:

— Ой, братцы, я, кажется, объелся. Ой-ой-ой…

— Слушай ты, Жора-обжора, — повернулся к нему Ленька, — или ты перестанешь тут вопить, или я сейчас вытолкну тебя со двора. Слышишь?

Мамалыга затих.

Кто-то вошел во двор. Обойдя Лаокоона, он приблизился к нам, и мы увидели, что это лейтенант. Совсем-совсем молоденький лейтенантик. Безусый, в пилоточке.

— В этом доме живете, ребята?

Мы все поднялись, кроме Мамалыги.

— В этом.

— А девушку здесь, младшего лейтенанта, не видели, ребята? В шинели такая…

— Вы, наверное, про Светку? — не поднимаясь, запыхтел Мамалыга. — Так она…

Но Ленька не дал ему закончить и пнул незаметно ногой.

— Не слушайте его, товарищ лейтенант: объелся он сегодня солдатского борща, вот и путает всё. Мозги у него, наверное, набекрень повернулись от обжорства. А девушки мы здесь никакой не видели. Мы здесь уже давно сидим. Вы, наверное, ошиблись домом, товарищ лейтенант.

— Гм… странно. — Лейтенантик озабоченно огляделся. — Да нет же, именно в этом доме мы с ней сегодня и были. Днем. Вон и скульптурная группа на месте, — кивнул он на Лаокоона. — Может, видели, ребята? Светланой ее зовут.

— Нет, товарищ лейтенант, никакой Светланы здесь не было, — сказал вдруг молчавший до этого Соловей и, подпирая плечом дверь, уверенно добавил: — Ошиблись вы, товарищ лейтенант. Дом перепутали.

— Гм… странно, — еще раз пробормотал лейтенант, окончательно сбитый с толку. — Ну что ж, до свидания, ребята.

— До свидания, товарищ лейтенант.

Лейтенант вздохнул и ушел расстроенный. А мы снова опустились на камни и продолжали молча сидеть. Мамалыга обиженно отдувался.

Мне вдруг стало жаль молоденького лейтенанта.

— Лёнь, — сказал я, — Солова, зачем же мы так, обманули, а?

— Помолчи, — сказал Ленька сквозь зубы. — Помолчи, пожалуйста, или я тебе по шее дам.

Затихла гармошка. На улице и во дворе тишина. А мы все сидели и сидели. Вдруг Мамалыга не выдержал, вскочил и, ойкая, держась обеими руками за живот, убежал со двора.

— Хана, — сказал Соловей, — пропал Мамалыга.

Наконец Ленька поднялся и осторожно приоткрыл дверь — Светка спала. Ленька прикрыл дверь и сказал:

— Пошли по домам, ребя. Не проснется она сегодня.

И мы разошлись.

Мама все еще не вернулась с завода. Ленька расстелил нашу кровать:

— Ложись, Саня, — а сам пошел к окну и сел на подоконник.

Я тоже примостился рядом с ним.

— Ты чего? — спросил Ленька.

— Да так, — ответил я, — ничего.

Вдруг свет в голубятне погас. Мы с братом оба вздрогнули и вытянули шеи: неужели проснулась? Но нет, дверь не открылась и Светка не вышла из голубятни. Значит, просто выгорела свечка, выгорела и погасла. А Светка по-прежнему спала. Да, видно, здорово она устала за эти два года.

Зря мы так долго сидели на подоконнике: проснулись с Ленькой на другой день поздно, часов, наверное, в десять и нашли в кают-компании только записочку под синим блюдцем:

Мальчики! Леня!

Если вдруг будет хоть какая весточка о Толяше, сообщите мне по адресу: Полевая почта 75649. Немеровой С.

Идем дальше, на Берлин! До скорого свидания, ваша Светка.

Светка все еще никак не могла поверить, что Толяши нет в живых.

Ленька молча спрятал записочку в карман. И я вдруг понял, почему нам пришлось обмануть вчера того лейтенанта.

Ведь я тоже, скажу вам честно, никак не мог поверить, что нашего Толяши нет в живых. Прошло два года со дня его гибели, а мы все еще никак не могли поверить в это. Потому что собственными глазами не видели, как хоронили Толяшу. Елена Дмитриевна Стоянович через несколько дней после того, как получила извещение о гибели сына, уехала к родственникам в деревню, и с тех пор мы о ней ничего не слышали.

Кто знает, думали мы, может быть, там, на берегу Днестра под Овидиополем, лежит совсем не Толяша. И командир части уже давно прислал Елене Дмитриевне вторичное извещение о том, что сын ее, Толяша Стоянович, жив, здоров и геройски бьет фашистов.