Роберт Колотухин - Наш дом стоит у моря

— Вернитесь, Адель. Давайте помиримся. Мы ведь с вами старики. А старики обязаны быть мудрыми и не ссориться по пустякам. Вот вам моя рука, Адель. — Буздес протянул руку, и, к моему величайшему удивлению, черепаха вдруг медленно поползла к нему через стол. Ну и чудеса! Неужели она ученая?

— Пошли, Саня. — Коля поднял мешочек и вышел из-за кустов на полянку. — Здравствуйте, Буздес.

Старик поднял голову. И я заметил, что черепаха тоже с любопытством уставилась на нас.

— Товарищ Непряхин! — Буздес вскочил, засуетился. — Очень рад! Очень! — Он пожал руку Коле и сразу же полез в мешочек, который Коля уже успел поставить на стол. Буздес пересыпал в ладонях серебристые опилки. — Чистый алюминий? Где вам удалось раздобыть такое богатство?

— Ребята из мастерских снабдили, — объяснил Коля. — Неделю назад рассказал я им о вашей нужде, вот они и собирали.

— Ребятам от меня великое спасибо! А это что за молодой человек? — сощурился Буздес в мою сторону.

— Это я вам помощника привел, Альберт Игоревич. Помните, вы говорили насчет помощника? Вот я и привел. Санькой парня зовут. Парень — на все сто.

— Да, да, помощник… Как же, помню. Надеюсь, молодой человек не курит? — встревожился Буздес.

— Что вы, — успокоил его Коля. — Он же ведь только недавно соску… Впрочем, скажи сам, Саня, куришь или нет?

Но я не ответил. Как завороженный я уставился на черепаху. А она на меня.

— Можно ее потрогать? — спросил я хриплым от волнения голосом.

— Адель, — склонился Буздес над столом. — Слышите, Адель, этот молодой человек хочет с вами познакомиться. Вы не против?

Словно раздумывая, черепаха еще несколько секунд смотрела на меня своим вишневым глазом-бусинкой и вдруг втянула голову в панцирь.

— Стесняется, — сказал Буздес. — Это она всегда так на первых порах. Ничего, молодой человек, скоро она к вам привыкнет. Да вы не прячьте руки за спину, она не кусается.

Буздес взял со стола мешочек с опилками и унес в дот.

— Кажется, Саня, ты пришелся старику по душе, — шепнул мне Коля. — Быть тебе у Буздеса помощником.

— А что мы будем здесь делать?

— Буздес — пиротехник, Саня. Самый знаменитый пиротехник у нас в Одессе. Он готовит фейерверк ко Дню Победы. Вот ты и будешь помогать ему.

— Пиротехник? Это что?

— Как бы тебе объяснить… — Коля задумчиво потер подбородок. — Так ведь я же тебе говорил: пиротехник — это волшебник ночного неба!

— Гм… — Я сделал вид, будто что-то понял из Колиного объяснения. — А фей… фейвер?..

— Фейерверк? Фейерверк, Саня, — это когда в небе зажигаются разноцветные огни и все счастливы.

— Как салют?

— Вот-вот, только еще красивее.

Коля взял в руки черепаху:

— Ну, здравствуй, старушка.

Черепаха высунула голову и показала маленький язычок.

— Хочешь — верь, Саня, хочешь — не верь, но этой прапрабабушке уже почти сто лет. Вот, смотри, у нее метрика на панцире.

Коля поднес ко мне черепаху, и я прочел вслух:

— «Одна тысяча восемьсот сорок восемь».

И в это время из дота вышел Буздес:

— Да, да, молодой человек, есть подозрение, что наша Адель — ровесница Парижской коммуны.

Раннее утро. Кустарниками, через полянки, я иду парком к старому доту. Штаны я подкатал, чтобы не замочить, а вот рубашка на плечах уже намокла от росы.

Сквозь листву пробивается солнце. Роса блестит в лучах, переливается изумрудными каплями. Зеленые мухоловки бесшумно порхают в кустах, склевывают росу, пьют. Роса на траве, на листьях и даже вон на той паутине, что похожа на мишень, какие вешают в тире. В центре мишени — в десятке — серый паучина.

Обхожу паука сторонкой. Мышей не боюсь, собак не боюсь, а вот пауков… Впрочем, с этим паучишкой я бы разделался в два счета — стоит только выломать хорошую дубинку, — но нужно торопиться: Буздес уже, наверное, давно снял с двери дота замок и принялся за дело. А я тут буду за пауками гоняться. И потом, сегодня мы еще должны идти в Отраду за красной глиной: у нас уже почти ничего не осталось, израсходовали мы ее за эту неделю.

Только обошел я паука сторонкой, как вдруг вижу, под кустом в примятой траве темнеет что-то продолговатое металлическое. У меня дух захватило: «Шмайсер?»

Я сломя голову бросился под куст. Ничего подобного — кусок обыкновенной водопроводной трубы. Я разозлился: «Опять не то!» — схватил трубу и со всего маха развалил все-таки паучье гнездо.

Иду дальше. Иду, а сам по сторонам зорко посматриваю. Я специально вот уже неделю хожу по утрам к нашему доту не аллейками, а напрямик, через поляны. Я помню, как румыны грелись тогда, весной, здесь на солнышке и шмайсеры их валялись в стороне.

Иду я и мечтаю: «Вот найду немецкий автомат, кокну дельфинчика пудов так на пять, — эти поросята каждый раз под вечер барахтаются у скал под нашим дотом. («Жабры чешут, — говорит Буздес и вздыхает. — Столько мяса, столько рыбьего жира пропадает, Шура! Вот при вашей комплекции ой как необходим рыбий жир!») Вот кокнем мы с Буздесом такого поросеночка, посмотрим, как тогда Ленька заговорит. А то он совсем нос задрал в последнее время. У Демьяна своего, наверное, перенял эту дурацкую привычку. Вчера например…»

Да, совсем забыл, вчера я узнал про Леньку такое!..

Вернулись мы вчера с ним домой, как обычно, почти в одно и то же время. (Мы с Буздесом всегда заканчиваем работу в то время, когда «Филофора» проходит внизу, под нашим дотом, в Хлебную гавань, возвращаясь после второй ходки на Вилковскую банку. «Филофора» нам служит вместо часов.)

Мама была на работе. Гарий Аронович с Ирмой у себя в цирке — завтра у них открытие сезона.

Так вот. Умылись мы с Ленькой на кухне, перекусили на скорую руку и, так как оба здорово устали, отправились спать.

Я первым нырнул под одеяло. Лежу, значит, и наблюдаю, как раздевается мой братишка. Похудел он. Щеки ввалились, ребра торчат точь-в-точь как у меня. И в ямки у ключиц тоже по целой кружке воды можно залить, такие глубокие. А вихор на голове по-прежнему торчит. Торчит вихор. Но не поливает его больше мой Ленька заваркой. И спит без платка. И у зеркала по утрам больше не топчется — некогда. Да и вообще забыл он про ту Сосульку. Всего лишь один раз ходил Ленька к школе (а после того воскресника прошла уже почти неделя). Отпросился как-то у деда на часок и пришел.

Только не побежала к нему через дорогу Сосулька. Весело болтая со своими подружками, она прошла мимо и даже глазом не повела в Ленькину сторону. А ведь видела, что он стоит, ждет. Обидно мне стало за брата. Я чуть было не выскочил из-за угла и не вышиб ногой из ее рук портфелик, которым она помахивала. Но потом сдержался, решил не вмешиваться.

Я вспомнил про этот случай возле школы и приподнялся на кровати: