Владимир Германздерфер - Путь израильского наёмника

– Они хорошие, просто никто не научил их жить иначе.

– Чему не научил, папа?

– Ну, например, учится в школе. А потом сеять, пахать, выращивать фрукты и овощи, или пшеницу для хлеба.

– А я в пятницу по контрольной получила плохую отметку. Пап, я не стану от этого шахидкой?

Я улыбнулся и поцеловал нежную щёчку.

– Нет, от этого не станешь.

– Тогда я пойду, поучусь немножко, чтобы точно не стать шахидкой. Школу отменили из-за обстрелов.

– А сказку?

– А сказку почитаешь мне на ночь.

– Я люблю тебя, моё маленькое солнышко.

– Папа, я тебя люблю ещё сильнее.

Мир создан для любви. Я понимаю это, когда меня обнимает ребёнок. Ему не нужна за это какая-то плата. Он прижимается к тебе спонтанно, потому что сам любит.

– А ещё, папа, у нас в школе говорят, что мы избранные.

– Нет, мы не избранные, мы такие же, как и все. Но хочешь, я тебе скажу, что делает нас немного отличимыми от других людей?

– Да, папа.

– Это древние знания, которые мы не потеряли и ещё еврейское сердце, доброе и покорное. Жаль, что истинных евреев осталось мало.

– Почему, папа?

– Да потому что ещё давным-давно их всех хотели уничтожить. Сжигали в камерах, стреляли, душили газом. Хотели уничтожить добро. Не знали, глупые, что добро нельзя уничтожить.

– Даже плохой колдунье нельзя?

– Да, даже плохой колдунье это не под силу. Пусть Бог всегда будет не на устах, а в сердце и в деяниях твоих. Вот тогда ты станешь настоящей еврейкой.

– А это как, папа?

– Ну, хорошо учись, помогай старшим, не обижай младших. Будь счастлива и все вокруг тебя также будут счастливы.

– А мама опять в госпитале. Придёт поздно, папа.

– Ну, это её работа.

– Я знаю. Всегда когда прилетают ракеты и падают на дома у неё много работы.

– Черт, вот так ничего и не успел.

– Ты уходишь на войну?

– Нет, бегу защищать тебя от войны.

– Папа, я тоже буду стараться не приносить больше плохих оценок.

– Я тебя люблю, мой ангел. Ну, всё, пора прощаться. А ты будь умницей и помогай маме.

– Есть!

– Ну, вот и хорошо. Новый день встретим во всеоружии, что бы те, кто пришёл с богом на устах, не смогли нас победить.

Поцелуй маленьких губ в небритую щёку.

– Это тебе, папа.

За мной хлопает дверь. Щёлкнул замок. Бегу к подъехавшему джипу.

– Ты чего дома делал? Даже не разделся.

– Говорил с дочкой о любви.

– Ну, ты даёшь!

Я промолчал, зная, что оружие, которое всех победит, это любовь. И я принёс в свой дом любовь, которую никому не победить.

Взрыв прозвучал вдруг с такой силой, что колыхнуло землю под ногами. Город впереди погрузился в темноту. Туда по приказу бросились подразделения, освещённые только фарами машин. В одном из бронетранспортёров на окраину города прибыли и мы. Аккуратно выгрузились.

Дальше всё как обычно: по кошачьи идём друг за другом не нарушая строй. Тихо. Город будто бы затаился и ждёт чего-то. Пока всё хорошо. Хоть и слышна стрельба, но здесь её нет. Город молчит. Не хочет говорить с нами своими звуками и шорохами. Удивляет необычность. Нет привычной, обыденной жизни. Нет суеты, нет шума и ругани. Хотя она всегда присутствует в восточном городе. Здесь даже ночью прорывается горячий темперамент мужчин и женщин. А сейчас совсем тихо.

И вот в этой висячей тишине открывается окно, и отчаянный юноша высовывает своё лицо. Нам повезло. Мы первые его заметили. Иначе положил бы всех. Юноша, вооружённый АК, из обычного жителя превратился во врага. Нам хорошо его видно в темноте, а вот ему нет. Спасительные приборы ночного видения сразу указывают на малейшее движение. Все по команде присели. Андрей беззвучно привстал. Глушитель не дал звуку заполнить квартал. Всё тихо. Неизвестный упал. Непотревоженная улица продолжала спать. Оставляем позади себя в пустом доме смерть, похожую на игру. Идём дальше.

Ботинки толкают эхо перед собой. Стараемся не шуметь, не разбудить смерть. Вот смысл всего. Знаем, что она не спит, но, слава Богу, не видит нас. Какой то посторонний звук. Рука опустилась вниз, этот жест вместо крика обозначил шухер. Никто никуда не бежит. Присели, затаились, ждём. Другая группа пробежала мимо нас. Пересекла по проулку наш периметр. Это явно не наши, а наверняка те, за которыми мы охотимся. А они соответственно охотятся на нас. Всё произошло так неожиданно, что мы не успели отреагировать. Проулок, по которой они шли, узкий и извилистый. Повороты скрывают движение. Нас не заметили потому, что торопились. В голове всплывает изученная карта и вырисовывается маршрут тех, кто побежал. Они ещё не знают, что разбудили смерть. Разделяемся. Одни преследуют бегущих, другие обходят дом с тыла. Предательски скрипит под ногами песок по асфальту. В прицеле видно то, что нужно. Врага пока нет. Глаз цепко осматривает стену слева и дорогу справа. Рядом всё, как обычно. Старые машины вперемешку с новыми стоят друг за другом у обочины. Передвигаемся быстро. Две ниточки словно соревнуются, кто первый догонит. Внутри сжался комком страх. Куда без него? Выбегаем к углу. Поднятая вверх рука – присели. Выбираю путь. Показываю пальцами в прорезанных перчатках куда дальше. Указываю на глаза и на себя. Потом на Илию. Значит, мы прикрываем, а остальные быстро несутся через дорогу. В наушник раздаётся приглушённый голос:

– Командир, движение.

Ну, вот она война и началась. Привет тебе. Илии указываю на проулок, Андрею на спину. Из-за дома выбегают семеро в солдатской форме, с автоматами и повязками на головах. Стреляем в первых. Два глухих щелчка, без шума и пыли. Двое упавших пугают остальных. От неожиданности несколько бросаются к нам, а остальные ныряют в проулок. Попав в прицел, ложатся все. Стучу Андрея по каске. Теперь он ведущий. Мы возвращаемся на исходную. Бежим обратно, оставив лежать позади тех, кто так хотел воевать.

Встречаемся и соединяем строй. В момент слияния двух ниточек в одну мы потеряли чуточку концентрации, возможно от внутреннего счастья что живы, и не заметили человека в окне. Очередь из автомата разбудила тишину. Ну, вот она, война. Встречай её город. Несколько стёкол разбились вдребезги. Значит, враг стреляет разрывными. Неопытный. И зачем ему это надо было? Ну, зачем? Теперь мы не можем просто пройти. Осыпавшаяся над головой штукатурка запылила глаза.

– Илия, прикрой.

Тут же за спиной великан грузин прищёлкивает затвор. Опускаю руку, Илия целится. Он не видит нас, присевших, но чувствует. А тот, кто в окне, строчит по пустоте. Бросаю флягу вдоль улицы в другую сторону от нас. Огонь перемещается на шум. Высматриваю в прицел смельчака-самоубийцу.

– Пошли!

И вместе со словами ринулись вперёд, под окно на другой стороне. На пересечении дороги и проулка небольшая площадка. Дома вдоль улиц образовали крест. Тот, кто сидит в окне, простреливает весь перекрёсток. Квадрат шагов по сорок. Сзади слышу лязг траков и шум мотора танка. В тёмной дыре наверху пролетел «апач». Прячась в шуме, бегу и падаю возле стоящей у обочины машины. Мы на другой стороне этого квадрата. Даю сигнал Илие. Он вскочил и метнулся ко мне. Стрелок меня не видит. Ловлю в прицел окно. Сейчас справа или слева кто-то покажется в проёме окна. Стараюсь угадать откуда. Думаю, он правша. Значит, будет стоять за левой стороной. Так легче выскочить и стена спрячет стреляющего. Прицелился сантиметров двадцать левее открытого окна. Махнул рукой. Илия бросает патрон в образовавшейся тишине. Тот, кто прятался, клюнул и попался в прицел. Выстрел. Мельком увидел, как стрелок упал в окне. Бегу к остальным. Спину прикроет Илия. Он остался. Ловит в прицел тех, кто может показаться, пока мы бежим.