Владимир Германздерфер - Путь израильского наёмника

– Саня, я тебя убью!

Мы сделали в этом квадрате всё, что должны были и звук войны переместился дальше. Завтра нам туда, в глубь страны. Смотрю из окна на площадь. Её постепенно занимают солдаты. Идут спокойно совсем не пригибаясь. Значит, мы почистили всё. Махнул Илие. Торопимся к машине и на исходную. При выходе из комнаты не сдержался, оглянулся. Вернулся назад и закрыл зелёные глаза девчонки. Снял повязку с её головы. Разрезал одежду лезвием ножа. На плече говорящий сам за себя синяк. Значит, стреляла ты. Взял камень и прижал синее пятно. Пусть будет мирным жителем, погибшим от случайного выстрела.

– Зачем девчонкам война?

Я вздрогнул от неожиданных слов и увидел в дверном проёме вернувшегося Илию. Страх заполнил меня.

– Пусть будет мирным жителем.

– Я тоже так подумал, – мой ответ заставили Илию замолчать.

Теперь всё. Спешим на улицу. Туда, где наши собрались в кучку и отдыхают под палящим солнцем возле стоящего джипа. На улице возня. Отдаю без слов АК и «Россиянку» подошедшему офицеру. Волчья стая подчинена лишь штабу. Об этом знают все. Садимся в джип. Усталые и грязные мы мчимся прочь от войны. Завтра вновь сюда. Наш гигантский монстр расправляет свои щупальца, чтобы днём сделать следующий шаг. Тем самым прогнав врага, стреляющего ракетами, подальше от наших границ.

Ночь. Город вымер. Одинокие машины стоят вдоль дороги. Их бросили хозяева, а сами спрятались. Нет ни одного открытого окна Закрытые жалюзи спрятали свет. Как-то жутковато идти по городу одному. Немножко удивлён тому, что здесь творится. А может, город захватили арабы и где-то празднуют победу за пивом с солёными орешками? Да нет, не может быть. Вон флаг, на нём звезда Давида. Магазины открыты, но в них никого. Продавец сидит, смотрит телевизор. Старый еврей. Бормочет что-то.

Взглянул на меня не зло, а как-то безразлично и дальше бормочет.

Я улыбнулся. Хотел что-то сказать, но он, чувствуя это, повернулся и сделал вид, что считает деньги в кассе. Ну, и пусть. Ну, и считай, раз ты такой. Иду дальше. До моего дома совсем немного. Боже, как тихо!

Обычно в это время, когда наступает вечер, здесь всегда многолюдно. По улицам бродят хрупкие старушки с собачками. А как же, каждая с собачкой! Как-никак мужчина в доме, да и заботиться есть о ком. Ведь столько ещё любви в сердце. Их дети выросли и, слава Богу, устроились и живут. Но нет ещё внуков, и в этой паузе любви старушки впускают в дом бездомную собаку. Некоторые ходят с дедушками. Ворчливые старушки им что-то говорят, а дедушки так сильно любят своих спутниц, что ни в чём не перечат. Просто идут рядом и сжимают руку посильней, как они это делали много лет назад, когда ещё молодыми приехали строить эту страну. Я им кланяюсь в пояс. Ведь они войны выиграли. Не одну войну, а войны. Ну и конечно не сладко им пришлось здесь вначале. В пустыне, порой без воды и еды, они строили Израиль. А всё потому, что люди раньше были добрее и лучше внутри. Им нечего было терять. А теперь, вот посмотри – все спрятались. Нет, нет больше тех евреев. Есть кланы разных людей, которых в этой стране объединяет лишь одно – паспорт.

Все спрятались. Становится как-то не по себе. И мне, взрослому мужчине топающему домой, становится страшно. Но, стоп. Я, кажется, бегу. Остановись! Ты в своей стране! Ведь, правда? Улыбнулся одинокой девушке, шедшей по улице. Она улыбнулась мне в ответ. Значит, правда. Спешит, как и я, домой. Ей, в форме армии защиты Израиля, то же не по себе. Отдала честь. Да ладно, что ты? Зачем эти формальности между военными, когда такая темнота и никого нет? Вдруг она куда-то побежала мимо меня и скрылась за углом. Я развернулся, смотрю причину. А это автобус. Сквозь большие окна видно, как прошла и показала свой проездной. Уехала одна в огромном автобусе. Возле меня притормозила полицейская машина, но увидела погоны и отъехала. Сидящие в ней патрулируют город. Значит, всё-таки, город не сдан. Иду мимо детской площадки, под склонёнными вниз фонарями. Длинная, одинокая линия света тянется вдоль дороги.

Наконец, вот моя улица, мой дом. Смотрю, окошки не горят. Не может быть! Неужели не дождались? Ведь рано ещё, только пол восьмого? Немножко испугался. А может, что-то случилась? Бегу по ступенькам, перепрыгивая через одну. Тихонечко провернул ключ. Темно. Но столько лет прожил в этой квартире, что знаю, что и где. Глаза после света долго привыкают к темноте. Рука автоматически включает электричество. Снимаю рыжие от глины ботинки. На кухонном столе лежит рисунок, такой, как все мы рисовали в детстве: папа, мама и маленькая рядом. Дом, дерево и от самого начала и до конца синее небо над головой. Люди на рисунке ярко улыбаются. А снизу, чтобы каждый узнал себя, подписано: Папа, Мама и дочка. Улыбнулся рисунку. Положил листочек бумаги на столик и вошёл в спальню. Нет никого. Зашёл в комнату, специально построенную как бомбоубежище. Вот они, лежат на матрасе. Спрятались.

– Вы чего?

– Папа, быстрее заходи, – не успела дочь договорить, как завыла тревога.

Представьте, в наше время оказаться 1941 году, когда воет сирена и взрывается ракета. Запущенная арабами, она не разбирается, кого убивать. Она просто летит и убивает. Вот почему нет людей. Вот почему город вымер. Каждый хочет жить.

– Жена, привет! Дочь, приветик! Можно к вам?

– Можно, ложись с краешка. Ты почему так поздно?

– Задержали.

– А у нас сегодня целый день не смолкали сирены.

– Папа, ты зачем бросил нас?

– Дочь, я не бросал.

– Ну, тогда где ты был? Почему ты не защитил нас?

И нечего ей ответить.

– Папа, я тебя люблю. Только не бросай нас больше одних с ракетами. Нам страшно.

– Дочь папа не бросал, он ходил на работу.

– Но мне страшно, папа.

Хотел пойти искупаться, но вдруг поймал себя на мысли, что опять оставляю их одних. И только решил остаться, как опять завыла сирена, и рядом раздался взрыв. Дом качнулся как лёгонькая лодочка на волнах.

– Папа!

Дочь обняла меня за шею.

– Не бойся, я же тут. Чтобы тебе не было так страшно, я завтра принесу с работы волшебные краски, и ты нарисуешь мне рисунок.

– Хорошо папа.

– Ложитесь спать.

– Папа, ты уже уходишь?

– Нет, дочь, я только чуточку приподнялся чтобы…

– А расскажи мне сказку. Хорошо? Про девочку и краски. Папа, это про меня?

– Ну да, моя хорошая. Вот слушай…

Зазвучала сирена и мой ребёнок вскарабкался на меня. Обняла шею руками и крепко прижалась.

– Папа, я слушаю.

– Папе тяжело, он устал, – жена сняла с меня маленькую обезьянку. – Ложись, не бойся. Папа с нами. Закрывай глазки.

– Ну, значит так.

«Жила себе маленькая девочка, она не боялась ничего на свете. Каждое утро она брала свои краски и садилась возле окна. На листочках бумаги появлялся яркий нарисованный мир.