Владимир Германздерфер - Путь израильского наёмника

Но однажды завыли сирены, она очень испугалась и перестала улыбаться. У неё в доме не было места, где она могла бы спрятаться. Когда ночью всё стихало, девочка грустная ложилась спать и такая же грустная вставала. Разноцветные краски давно уже высохли, потому что от страха она забыла их собрать в коробочку».

– Папа, я больше никогда не буду забывать о красках. Ты только не уходи!

– Хорошо, моя доченька. Давай, закрывай глазки.

«Значит, пока девочка пряталась от ракет, её рисунки сдул ветер. Никому не нужные, он валялись по комнате. Грустные игрушки сидели тихонечко в своём уголочке и покрывались пылью. Их хозяйка пряталась от сирен и больше с ними не играла. Когда вокруг всё затихало, девочка тихонько садилась у краешка окошка и смотрела куда-то в даль. Она вглядывалась в пустоту одиноких улиц, где ветер шумно гонял листву. День за днём яркий мир тускнел для неё.

Но однажды папа принёс ей с работы краски. Они были не простые, а волшебные. Когда девочка проснулась, яркие, красивые баночки заставили её улыбнуться, и она больше никого не боялась».

– Даже сирен?

– Даже сирен.

«Превращая своей улыбкой серую комнату в красивую страну фантазии, девочка стала рисовать. Краски в баночках манили её своими яркими цветами, звали к себе.

Девочка обмакнула кисточку в нежную голубую краску. Просто махнула и испачкала белый лист. И вдруг, за окном на улице, сквозь серые тучи появилась такая же синяя полоса на небе. Девочка склонилась над белым листом и возле голубой полоски нарисовала лучики золотистого смешного солнышка. И тут же в окошко заглянуло ласковое солнышко, играя весёлым лучиком. Забыв о серости за окном, девочка рисовала и рисовала. Она не замечала как сзади неё, на улице, вновь запели птицы, зацвели цветы – серый мир превращался в яркий цветущий сад.

Но совсем забыть о грусти ей не дала вновь завывшая сирена. Девочка испугалась и кисточка выпала из рук. Яркий мир тут же замер и потускнел в ожидании. Но маленькая девочка уже не боялась ничего. Рядом с огромным ярким миром она нарисовала большое красное сердце, а рядышком маму и папу.

И произошло чудо. Сирены тут же замолчали. Испуганные люди выходили на улицу, и удивлённо смотрели на небо. Там, в небесной синеве, возле яркого солнышка горело, защищая всех, горячее сердце маленькой девочки. А она, рассадив игрушки возле себя, рисовала и рисовала. Девочка больше никогда не грустила. Она улыбалась прохожим и не боялась сирен. Девочка своими рисунками победила ракеты, которые больше не прилетали».

– Папа, я завтра нарисую тебе рисунок.

– Спи, мой прекрасный мир, папа и мама рядом.

Я посмотрел в потолок. На нём были нарисованы звёздочки. Наверно среди них жил Бог мусульман, и он услышал меня. Ведь он не злой, а добрый. Всему виной люди, которые хотят войны. Этой ночью по городу больше не было ракет. Я отдохнул в семье, а утром всё сначала. Я ухожу туда, где начинается граница между добром и злом. Я ухожу в армию, чтобы вернуться. И так каждый день, каждый год, чтобы мой город не захватили. Завтра я принесу волшебные краски и, может, с ними закончится эта бессмысленная война в мире вечных песков и тёплого моря.

Господь нам подарил любовь, а вот ненависть придумали сами люди. Некоторые находят в этом своё счастье. Но я думаю, что всё-таки, нет в этом мире ничего сильнее любви. Во мне тоже живёт и любовь и ненависть. Но для себя я выбрал середину: любовь чтобы жить, а ненависть просто помогает в некоторых случаях не выделяться из общей массы. Не очень хочется быть белой вороной в окружающем тёмном царстве.

Сейчас я вижу девушку, которая приближается ко мне. Кричу:

– Стой!

Но она не останавливается. Вскидываю винтовку, но человек в прицеле и не думает замедлять движение, а наоборот ускоряет шаг. Я пытаюсь напугать девушку выстрелом в воздух. Страх внутри меня с каждым её шагом становиться всё больше. Любовь к людям перерастает в ненависть, и уже наплевать чему меня учил господь, и какая по счёту заповедь не убий: третья или пятая. Внутри срабатывает что-то звериное. Это желание жить. Даю очередь под ноги девушке. Но она бежит ко мне совсем не собираясь останавливаться. На ходу скидывает одежду. Теперь я вижу, что это мужик с «подарком» на поясе.

– Ах ты сволочь!

Ловлю в прицеле колено и нажимаю на курок. У него нет оружия, и я не могу стрелять на поражение. Звук выстрела сплёлся с лёгким ударом по плечу моей «девочки» Англичанки. Пуля с глухим хрустом вонзилась в кость и родила адский крик. Перед бегущим возникла невидимая стена, о которую он стукнулся и упал.

Всего пару шагов он не добежал до меня, стоящего за баррикадой из подбитых машин. Некоторые из них яростно горят, но броня всё ещё служит нам прикрытие м. Слева дом и справа дом. Вернее разворочанные руины от домов, а впереди всё то, что осыпалось с них на дорогу. Многоэтажки стали этажей на пять короче. Вокруг валяется всякий хлам из бетона и арматуры. За ним хорошо прятаться самоубийцам-шахидам и снайперам. Слава Богу, воинов у них почти не осталось. Солдаты, которые воюют за бога, не солдаты. Они фанатики, а это не так уж страшно. Один из них сейчас метрах в пятидесяти от меня орёт от боли и матерится на своём языке. Он мне уже неинтересен. Смотрю в прицел, ловлю движение. Но вокруг потрескивающая от огня тишина. Вернулся за укрытие. Патрон упал на тряпочку, чтобы не создавать лишнего шума. Может это странно, но мне совсем не жалко того, кто так ненавидит меня. Я борюсь за тех, кто меня любит. Так уж воспитан. Да и никогда бы не подошёл к нему, стрёмно это.

Где-то далеко раздаются взрывы. Рядом Андрей в шуме стрельбы берёт пульт. Он весь напряжён как струна. Всему виной паршивые китайские батарейки. Андрей вытряхивает их из коробки и начинает жевать. Потом довольный вставляет обратно и маленький робот с видеокамерой оживает. Уверенной рукой Андрей толкает свою игрушку под бронированный зад и неваляшка на гусеницах трогается в путь. Переваливаясь с обломка на обломок, она протяжно жужжит и едет к Сане.

Смотрю в прицел за периметром то слева, то справа. Обваливающаяся штукатурка пугает своим шумом. Нет никого и ничего, кто может своей командой заставить меня прекратить осмотр. Вот возникло движение в периметре. Поймал в прицеле бегущего с автоматом. Выстрел, и гильза падает на тряпочку. Упал. Опять высматриваю в прицеле любое движение. Не предупреждая, стреляю всех, кто с оружием. Террор снайпера ужасен в своём роде. Ведь я невидим, а значит у меня преимущество в этой войне.

Слышу, орёт рация:

– Подождите!

И ей в ответ рычание Андрея:

– У нас нет времени на ваше «подождите». Сейчас они нас выбьют с этой улицы.

Ловлю в прицеле вставшего раненого шахида и стреляю во второе колено. Поднял зеркальце. Сморю в него на Андрея и указываю на стены дома. Вернулся к прицелу. Вот он, тот кто хотел взорвать нас вместе с собой. Из ран льётся кровь, а он всё твердит своё: «Аллах акбар, Аллах акбар». Своим бубонением привлекает других. Но остальные не торопятся. Знают, в квадрате действует снайпер. Прошёл ещё миг боя. Для нас он вылился в секунду, а на самом деле прошло минут десять. Значит, мы ещё немножко выиграли у смерти.