Владимир Германздерфер - Путь израильского наёмника

Чем-то похожий на Саню, он беззвучно вошёл в палату с синей папочкой в руках.

– К ней никто не приходит?

– Нет.

Протерев очки, наверно, чтобы лучше рассмотреть странного гостя, хозяин отделения не сводит с меня глаз.

– Что-то серьёзное.

– Да как сказать. У неё раздроблена кость на ноге и сквозное ранение в живот.

– Доктор я посижу здесь чуть-чуть.

– А вы кто ей будете?

– Никто. Так, случайный воин, который вчера был рядом, когда за ней прилетел вертолёт. Я подобрал выпавшую у неё тетрадку. Потом пытался её разыскать. И вот сейчас встретил её отряд «лисы пустыни». Они возвращались с дежурства. От них и узнал где она.

– А что там? Позвольте полюбопытствовать.

– Стихи и сказки.

– Стихи и сказки?

Я не слышал вопроса доктора. Оценивал рану «лисы пустыни».

– Повезло.

– Ну да, солдат.

– Жаль, что в тот момент нас не было рядом.

– Хорошо, побудьте возле неё, но не долго.

Врач, судя по всему, тоже бывал в бою. Не в этом вчерашнем, а в каком-то другом. Он понял всё.

– Братство волков, – больше не сказал ничего и вышел. Потом на секунду заглянул опять: – Только прошу вас, потише.

Сказал и пошёл дальше делать обход отделения.

Сколько вас тут таких раненых? Я не знаю. Это всё цена за чьи-то чужие слова и поступки. Слава Богу, ты жива, красивый ангел, который пишет сказки. Знаешь, без таких, как ты мир пустой и тёмный. Он без света и радости. Выздоравливай, прошу, как выздоравливал я. Чтобы жить и защищать, чтобы писать стихи и рассказы о любви. Быть может, так мы быстрее победим врагов.

Все иные способы уже перепробовали. Остановились на войне, и вот он результат: ты лежишь передо мной, раненый милый ангел. Я почему-то улыбнулся и тут неожиданно за окном грохнул гром.

Девочка открыла глаза и испугалась, увидев меня. Ну да, кого-кого, а небритого после недели войны мужчину она явно не ожидала здесь увидеть.

– Не бойся, я свой.

Достал из-за пазухи бляху военнослужащего, а рядом был крестик. Я снял его с шеи и впервые за много лет жизни протянул кому-то. Крестик упал на пол. Поднял.

– Прости неуклюжего солдата, – и положил девочке на ладонь. Смотрю, как она его благодарно сжала тонкими пальчиками.

– Я искал своего бойца, а встретил ангела, уставшего от войны, как и я.

Она моргнула глазами, значит, всё хорошо.

– Я могу посидеть ещё немного? Просто, я тут тебе, – я чуть замешкался и потянулся к тумбочке, – вот, тетрадь твою принёс. Прости, я её читал немного.

Она опять моргнула, не дав договорить бывшему рабу, а теперь воину.

– Меня зовут Влад. А тебя, я знаю – Наташа. Я прочитал. В тетради есть твоё имя.

Яркая улыбка осветила лицо, но боль тут же её уничтожила. Когда отходит обезболивающее – боль становиться невыносимой.

– Знаю, нужно потерпеть.

Видно я сказал это чересчур громко.

– Что вы тут делаете? – закричала на иврите медсестра, заглянувшая в палату и перепугавшая всех. На её крик прибежал врач.

– Я же вас просил.

– Я всё понял.

Встаю и ухожу. В руке кулёк, а там всё, что мужики собрали для Фанты. Сигареты, Бамбы, всякое такое, что может показать мужскую привязанность. Ведь дело не в подарках, а во внимании. Полный кулёк всякой хрени из магазина, а девушке нечего дать.

Я оставил её и спустился на лифте в холл больницы. Там небольшой магазинчик, кафе, автоматы для кофе, но нет никого, кто продаёт цветы. А так хочется показать тебе, что ты не одна, мой писатель, что я рядом. Звоню в службу доставки цветов. Знаю, что дорого, но ничего – поеду в свой город не на такси, а на автобусе. Прошу, чтобы подписали «Самому красивому и милому ангелу в мире». Уселся в вестибюле и стал ждать. Курьер запаздывал. Прошло уже пол часа и от мелькания скорых устали глаза. Одни приезжают, вторые отъезжают. В воздухе затарахтел вертолёт, привёз тяжелораненого. Смотрю, бегут арабские дети. Перевёл взгляд в сторону. Вижу, из родильного отделения выходит мама с младенцем. Вот это не покажут по телевизору, а это и есть настоящая жизнь. На машине арабские номера – нездешний житель. А вот интересно, если бы рожала израильтянка, как поступили бы с ней в больнице по ту сторону фронта? Новорождённый попал в руки отца, и умилению бородатого араба нет придела. А рядом счастливую маму обняли малыши постарше. Вся дружная семейка села в машину и уехала. Такое впечатление, что нет войны, и жизнь идёт своим чередом. Если бы взрослые не говорили детям кто враг, а кто друг, то и войны, наверное, не было бы. А так имеем, что имеем.

Вдруг жизнь огромного здания под названием больница остановил крик.

– Кому тут в дождь цветы понадобились?

Я встаю.

– Вот, возьмите и распишитесь, – сказал злой и мокрый посыльный, подошедший ко мне. Я сунул ему в руку деньги за букет и чаевые. Увидев чаевые, юноша подобрел.

– Спасибо.

Уже более миролюбиво посыльный вышел из холла и дождь тут же прекратился. В небе появилось солнышко, как улыбка любящего бога. Сейчас начнётся новый день. После дождя, смывшего всю грязь, придёт новое начало. По телевизору слышу слова о перемирии. Мы и враги. Не знаю, надолго ли? Но есть передышка, и есть возможность хоть немножко пожить без стрельбы и суеты, несущей смерть.

Смотрю, пять или шесть девчонок вошли в холл. С шумом и галдежом подбежали к лифту и умудрились все уместиться в коробку, едущую наверх. Я стою с цветами прижатый к стенке. У моих попутчиц нашивки «лисы пустыни». Рука одной потянулась к кнопке второго этажа, но я опередил её и несколько пар девичьих глаз оценивающе уставились на меня, худого, небритого и измученного. Еду и слушаю счастливую трескотню на иврите о том, как вырвались из ада и остались целы. Среди остальных слов слышу имя Наташа. Оказывается, это она не дала прорваться арабам на нашу территорию. Молодчинка. Лифт с шумной толпой остановился. Все выбежали на этаж. Вышел и я. Девчонки дружно пошли в направлении палаты Наташи. Заглянули, а её нет.

Наверно увезли на перевязку. Сразу начался шум, гам. Прямо, как стайка сорок. Это свойственно израильтянам. Ну не умеют они просто молча посидеть и подождать. Шило в попе заставило их бегать по другим палатам. На шум прибежал врач и приказом прогнал из отделения нарушителей порядка. Как девчонки не просились, но суровый хозяин больничных коек не оставил их. Пришлось «лисам пустыни» уйти ни с чем.

Меня в коридоре увидела медсестра, та, что прогнала в прошлый раз. Она с улыбкой глянула на цветы и кивнула головой, позволив остаться. В отделение вернулась тишина. Вскоре приехала каталка с раненой. Смотрю, она спит. Устала, милая бедолага. Положил рядом с рукой цветы. Аромат или просто прикосновение разбудили её. Пальцы коснулись бутонов тюльпанов. Она почувствовала нежность лепестков и улыбнулась. Я улыбнулся в ответ.