Иван Бережной - Записки разведчика

Немцы считали разгром партизан решенным делом. Горы, полонины, ущелья пестрели фашистскими листовками. В них сообщалось, что мы окружены, и «любезно» предлагалось «прекратить бесполезное сопротивление и сдаться в плен». Всем, кто добровольно сдастся, гитлеровское командование обещало чуть ли не райскую жизнь. «У вас иного выбора нет: голодная смерть или сытая жизнь в плену», — говорилось в листовках. Тем, кто выдаст Ковпака и Руднева, предлагалась высокая денежная награда. Голова Ковпака первоначально была оценена в пятьдесят тысяч польских злотых или немецких марок, по выбору предателя. Но проходили дни ожесточенных боев, и цена на голову партизанского вожака выросла до ста тысяч.

Партизаны предпочли голод и смерть в бою!

Утром двадцать девятого июля командиры батальонов и рот собрались в штабе соединения, чтобы обсудить создавшееся положение. Ковпак открыл совещание и предоставил слово комиссару.

Так уж повелось, что командир первое слово давал Рудневу, а затем внимательно, терпеливо выслушивал остальных командиров и в конце давал указания.

Руднев похудел, но, как всегда, был гладко выбрит и аккуратно одет. Он говорил спокойным голосом:

– Вам хорошо известна обстановка, которая сложилась на сегодня. Скрывать не буду. Создалось весьма серьезное положение… Затяжные бои не в нашу пользу. Каждый бой вырывает из наших рядов десятки бойцов. Мы и так имеем около сотни раненых. Кормить партизан нечем. Боеприпасов пока достаточно. Но их хватит максимум на десять дней таких боев, какие нам приходится вести. Радиосвязь с Большой землей неустойчивая…

– Забрались к черту на кулички, — вставил Кульбака.

– Помощи ждать неоткуда, — продолжал Руднев. — Принять самолеты в горах не представляется возможным. Надо пробиваться из окружения и выходить в более выгодный район. Предлагаю выход осуществить в северном направлении… Но прежде, чем идти на прорыв, необходимо избавиться от обоза и… тяжелого оружия, — закончил комиссар.

Последние слова комиссара подействовали на присутствующих ошеломляюще. Ковпак бросил настороженный взгляд на командиров подразделений и начал не спеша завертывать цигарку. Первым не выдержал командир артиллерийской батареи. Он подскочил, как ужаленный, и закричал:

– Ни за что! Это, это знаете…

– Садитесь, товарищ майор, — строго приказал Ковпак.

Майор сел, и его глаза растерянно забегали, ища сочувствия и поддержки товарищей. Все опустили головы и подавленно молчали. Партизанские командиры не решались смотреть друг другу в глаза. Мыслимое ли дело, уничтожить орудия и минометы, ударную силу соединения! То, что создавалось годами, завоевывалось кровью, жизнями многих товарищей!

Длительное молчание вдруг прорвалось. Заговорило сразу несколько человек.

– Нельзя уничтожать тяжелое оружие, — кричали одни.

– А как с ним совершать переходы по бездорожью? — спрашивали другие.

– Комиссар дело говорит!

– На руках пушки понесем, — доказывал Анисимов.

– Где людей взять?

– Все силы мобилизуем, а понесем…

– Кто же будет воевать, если все будут нести орудия и минометы? Надо в первую очередь думать о людях. Для переноски раненых полтыщи человек потребуется, — сказал молчавший до сих пор Базыма…

Ковпак, стараясь скрыть волнение, курил и внимательно прислушивался к перепалке. Когда пыл командиров остыл, он спросил:

– Кто хочет высказать свое мнение?

Поднялся коренастый, неторопливый и спокойный командир третьего батальона Федот Данилович Матюшенко.

– Криком делу не поможешь, — начал он. — Пытаю вас, дорогие товарищи, что главное: люди или орудия? Люди! Люди добывали это оружие и еще добудут. Жаль бросать? Не спорю. Но пока мы будем тягать по горам пушки и минометы, нас перебьют, и никому они не будут нужны. К тому же рано ли поздно бросать все равно придется… Поддерживаю предложение комиссара.

К нему присоединилось большинство командиров. В результате обсуждения был издан приказ. В нем говорилось: для повышения маневренности обоз перевести на вьюки, орудия и батальонные минометы, после того как будут израсходованы снаряды и мины, взорвать, легкораненых посадить верхом на лошадей, для тяжелораненых приспособить носилки, все запасы патронов раздать партизанам. Все работы должны быть закончены к шести часам вечера.

Командиры подразделений расходились подавленные.

– Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, — бубнил себе под нос помпохоз…

В то время как артиллеристы и минометчики сокрушали врага, расходуя остатки боеприпасов, а в ротах мастерили вьюки и носилки, разведчики разыскивали пути для движения соединения и слабые места противника. Но их старания были безуспешны. Все дороги, тропы и вершины успели занять немцы.

Выслушав доклад разведчиков, Ковпак долго рассматривал карту, а затем уверенно сказал:

– Дорога должна быть! В первую мировую я сам ее строил. Идем шукать.

Сидор Артемович шел впереди с длинной суковатой палкой. Он легко скользил по склону горы и молодцевато пробирался сквозь кустарники. Мы еле поспевали за ним. Временами командир останавливался, посматривал по сторонам, сверялся с картой. Казалось, и на этот раз поиски бесполезны. Но вот Ковпак остановился, внимательно осмотрелся и, сняв шапку, бахнул ее о землю.

– Шоб я вмер, она! — сказал он, повеселев.

Мы удивленно смотрели на улыбающегося старика. Дороги не было.

– А где же дорога, Сидор Артемович? — спросил Черемушкин.

– Ось вона, — притопнул Ковпак. — Я на ней стою. Эх вы, разведчики, смотрите туда!

Мы подняли головы и посмотрели в том направлении, куда указывал командир. Вверху среди вековых грабов угадывалась просека.

– Почти двадцать пять рокив минуло, как мы проложили этот путь, — пояснил Ковпак. — Дорога заросла молодняком, а эти деревья не подвели меня, старика.

Присмотревшись внимательно, мы увидели на откосе горы карниз давно заброшенной и заросшей кустарником дороги.

– Этой тропы ни на одной карте нет. Не знают о ней и немцы. Здесь пойдем, — сказал Сидор Артемович…

Взорвав орудия и минометы и освободившись от обоза, облегченная колонна выступила на марш. Пробирались по тропе, которую разыскал Ковпак. На каждом шагу приходилось пускать в ход топоры и прокладывать дорогу для лошадей. А в это время авиация продолжала бомбить урочище Буковину, где мы оставили двуколки.

Тропка петляла и привела к горе 1598. Ее занимало до роты немцев. Начался бой.

– Иван Иванович, отвлекай фашистов с фронта, а я им по затылку стукну, — предложил Карпенко.

Разведчики усилили огонь, демонстрируя наступление на высоту. Тем временем третья рота по-за кустарником обошла гору и навалилась на противника с тыла… Гриша Дорофеев действовал, как настоящий циркач. Даст очередь из автомата, упадет, перевернется и вновь стреляет уже с другого места. Он захватил вражеский миномет, развернул его и начал обстреливать позиции противника.