Иван Бережной - Записки разведчика

– До штаба километров шесть. Груз положите на повозку, — сказал Василий Александрович. — Вы, Иван Иванович, поедете верхом со мною, если не возражаете.

Группа была готова к выступлению. В это время на дороге показался столб пыли: мчались десять всадников и тачанка с «максимом». Подскакав к нам и резко осадив своего серого в яблоках жеребца, отчего тот присел на задние ноги, всадник соскочил на землю и спросил:

– В чем дело? Что здесь происходит?

– Ничего особенного, — ответил Войцехович . — А ты чего примчался?

– Говорят, здесь появились какие-то диверсанты. Вот приехал проверить.

– Наверное, эти? — указал на нас Василий Александрович. — Ты, что же, решил с ними бой вести, приехал с гвардией…

Вновь прибывший только теперь заметил нас и смотрел с открытым ртом. Потом подошел ко мне, протянул руку и отрекомендовался:

– Лисица. Начальник штаба Глуховского партизанского отряда.

Невысокий и верткий, с хитрыми бегающими глазами, он действительно чем-то походил на лису.

– Чего же здесь оставаться? Поедемте в отряд. Здесь рядом, — заторопился Лисица.

– Опоздал. Мы уже едем в главный штаб, — засмеялся Войцехович.

Между ними начался спор. Лисица доказывал, что мы должны были ехать в Глуховский отряд, так как пришли на их заставу. Войцехович, в свою очередь, доказывал, что он первым приехал и комиссар приказал десантников привезти в штаб соединения.

Мне было смешно наблюдать этот спор, весь смысл которого сводился к тому, чтобы первыми расспросить нас о Большой земле. Мы для них являлись наиболее свежими вестниками. В действительности наша свежесть была трехмесячной давности. Кроме того, они надеялись, что мы останемся в отряде, и каждому хотелось, чтобы именно у них остались десантники, вооруженные автоматами.

– Мы поедем в штаб соединения, — вмешался я.

Спор прекратился. Лисица не обиделся таким исходом спора. Больше того, он дал в наше распоряжение тачанку, чтобы подвезти людей.

– Поскачем вперед. Что мы с повозками будем плестись? — предложил Василий Александрович, когда мы покинули заставу Глуховского отряда.

Я с большим удовольствием принял предложение. Кавалерийский азарт овладел мною сразу же, как только лошади перешли на рысь, а затем на галоп. Ветер шумит в ушах, выбивает из глаз слезу. Мошкара сильно ударяет в лицо. На душе становится легко и светло. Обо всем забываешь, только видишь, как под тобой пролетает дорога и мелькают по сторонам кусты.

Вспоминается кавалерийское училище, конно-спортивные состязания…

Насладившись быстрой ездой, мы перевели лошадей на шаг. Разгоряченная вороная кобылица танцевала и просила повод. Я с трудом сдерживал ее порыв. Приятная истома разлилась по всему телу. Ноги от непривычной езды дрожали.

– А ты ездишь прилично. Наверное, служил в кавалерии? — перейдя на «ты», сказал мой спутник.

– Ты угадал, — в тон ему ответил я. — Учился в Тамбовском кавалерийском училище.

– Эх, нам бы завести хотя бы дивизион кавалерии, — с чувством сказал Войцехович.

– А разве у вас ее нет? — удивился я.

– Только взвод конных разведчиков. Вам, наверное, наговорили, что у Ковпака кавалерия, танки…

– И самолеты, — вставил я, и мы оба засмеялись.

– Дед говорит: «Если народ хочет, чтобы у нас все это было, — значит, оно есть».

По моей просьбе Войцехович рассказал историю создания отряда…

К нашему приходу партизанское соединение, возглавляемое Ковпаком и Рудневым, возвратилось из очередного рейда по Украине и располагалось в южной части Брянских лесов, севернее Старой Гуты. Партизаны не без гордости называли себя «ковпаковцами», вкладывая в это слово и любовь к своему командиру, и гордость за свою принадлежность к этому соединению. У ковпаковцев зарождались свои боевые традиции и нормы поведения. В этом большая заслуга комиссара, являвшегося душой отряда. Сейчас сам Ковпак улетел в Москву, куда его вызвали вместе с другими командирами партизанских отрядов. Соединением командует комиссар Руднев.

– А что за человек Руднев? Как себя вести с ним? — спросил я.

– Как ведешь себя со мною, так и с ним, — сказал Василий Александрович. — Он у нас простой человек. Звание его полковой комиссар, но мы его называем просто «товарищ комиссар» или «Семен Васильевич».

Войцехович говорил об этом спокойно и просто. Мне же казалось невозможным старшего в звании называть по имени и отчеству.

Слушая Войцеховича, я все больше проникался к нему уважением. За этот короткий путь между нами установились дружеские отношения, какие могут быть между офицерами на фронте.

Чем ближе подъезжали к расположению штаба, тем чаще встречались одиночки и группы вооруженных партизан. С первого же знакомства бросается к глаза воинский порядок, поддерживаемый в лагере, дисциплина партизан и постоянная боевая готовность. Поэтому особенно ярко видна оплошность партизан на заставе. Вероятно, они были уверены, что враг ночью не пойдет в такой большой лес.

– Вот мы и приехали, — сказал Василий Александрович, слезая с лошади.

… Не успели коснуться земли, как нас обступили партизаны, одетые кто во что горазд. Здесь можно было увидеть и гражданскую одежду, и отечественную военную форму, и мадьярскую, но больше всего виднелось немецких мундиров. Партизаны здоровались и забрасывали меня самыми неожиданными вопросами. Я не успевал отвечать.

– Дайте посмотреть на диверсантов, которые напугали нашего Лисицу, — говорил, пробираясь сквозь стену партизан, мужчина лет сорока пяти, с черными усами и приятной улыбкой. — Здравствуйте, капитан. Будем знакомы – комиссар отряда Руднев, а проще Семен Васильевич.

Я назвал свою фамилию и пожал руку комиссара Руднева.

– Очень хорошо. Вася, где же остальные? — спросил он, оглядываясь вокруг.

– Скоро подъедут, — ответил Войцехович. — Нам одну подводу Лисица дал.

– Федя, — обратился комиссар к плотному, среднего роста человеку с лихо заломленной фуражкой. — Распорядитесь, чтобы приготовили завтрак и истопили баню. Как, капитан, не помешает банька?

– Больше двух месяцев в бане не мылись.

– Значит, пригодится.

– Завтрак уже готовится в главразведке, а насчет бани – организую, — с готовностью ответил Федор Данилович Горкунов, помощник начальника штаба па разведке.

– Большое спасибо за заботу, — поблагодарил я, взволнованный таким приемом.

– Зачем благодарить. Это наш долг помогать друг другу, — ответил комиссар, внимательно посмотрел на меня и пригласил: — Пойдемте ко мне, там поговорим, а то здесь нам не дадут.

Вошли в палатку. Руднев снял фуражку с сияющей звездочкой, положил ее на патронный ящик и пригладил черные густые волосы. Затем заложил за пояс большие пальцы рук и разгладил невидимые складки на гимнастерке, одернул ее. Профессиональная привычка военного. Его грудь украшали орден Красной Звезды и, непривычный для военных, орден «Знак Почета».