Курбандурды Курбансахатов - Сияние Каракума (сборник)

— Не знаю, чьи они, эти сын и дочка, — хлестнул он меня злой фразой.

И я как-то сразу успокоилась. Может, просто занемела, как рука, которая долго в неудобном положении находилась.

— Это твоё последнее слово? — спросила я.

— Последнее! — отрезал он. — Беги своему Тойли-Майли жалуйся, он — посочувствует, он — утешит… хе!

— Дурак ты, — сказала я, — болтаешь, как сварливая баба с испугу.

Он угрожающе приподнялся с сундучка.

— Что-о?.. А ну повтори!

— Иди проспись, — посоветовала я, — а то залил глаза и куражишься. Потолкуем на трезвую голову, когда мозги от сплетен проветришь.

— Так, значит?!.

Я не ожидала, что у него хватит наглости ударить меня. Но он ударил. Со всего маху. Еле на ногах устояла, а в голове звон пошёл и посуда из рук на пол посыпалась.

— Ма-а-ама! — пронзительно закричала Светланка.

Да, в семи снах не видела я такой встречи, как эта.

Всего ждала, самого страшного и непоправимого, не ждала лишь, что вместо мужа предстанет в его облике чужой и дурной человек. Даже обиды в душе не было. Пустота была — гулкая и тёмная, как в кяризе [13] Кяриз — подземная галерея, точнее — система галерей и колодцев, через которые выводятся на поверхность грунтовые воды. .

Я быстро собрала Еламанчика и позвала девочку:

— Идём отсюда.

Светланка взяла меня за руку.

— Мама, почему дядя ударил тебя? — спросила она. — Он плохой дядя?

Я ничего не ответила. Неизвестно почему, но, раздумывая над случившимся, я пришла к выводу, что нам с Тарханом не жить и мне надо немедленно уезжать отсюда. В Ашхабад, к тёте Доре. Друзей у меня много, и в обиду они не дадут. И всё же никакие друзья, никакие подпорки не смогут мне помочь сейчас. Та душевная рана, которую так просто, походя нанёс, мне Тархан, слишком болезненна, чтобы с ходу излечить её добрыми словами, участием посторонних людей. Со временем, конечно, растает в моей памяти слепой со зрячими глазами Тархан, сам вливший яд в свою пищу, растают мрачные старики Тувак-эдже, и Кандым-ага, — и сердце моё перестанет метаться и тосковать…

Кейик-эдже подметала возле своего дома.

— Добрый вечер, — поздоровалась я.

Она приостановилась, пытаясь разглядеть меня в густеющих сумерках.

— Уезжаю от вас, Кейик-эдже.

— Поезжай, поезжай, дочка, — одобрила она; лица её я не видела, но знала, что на нём — неизменная улыбка. — Поезжайте с богом. Слыхала о твоей радости, дождалась ты своей доли. В райцентре будете работать или в городе? Он ведь у тебя заслуженный воин, с медалью, говорят, вернулся.

— Одна я уезжаю, Кейик-эдже. В Ашхабад.

У неё из рук выпал веник.

— Ну-ка, молодая, заходи в дом! — тоном, не допускающим пререканий, велела она. — Отец! Ай, отец!

— Мне собираться надо… чемодан… — попыталась заупрямиться я. Никакого желания не было в рапу пальцы совать.

Кейик-эдже довольно чувствительно подтолкнула меня в спину.

— Ссора мужа с женой — дождь весенний! От него трава в рост идёт и тюльпаны зацветают! Иди, иди… всё равно не отпущу, пока всё как на духу не выложишь. А потом решим. Верно говорю, отец?

— Верно, — согласился Пошчи-почтальон.

— Не надо ничего решать, милая моя Кейик-эдже! — попросила я. — Пусть ихний дом с мольбой в ноги мне упадёт — я порога его не переступлю! Пусть свёкор со свекровью сулятся одним мёдом кормить, топлёное масло в нос наливать — не подойду к ним!

— Это серьёзно, мать, а? — озабоченно сказал Пошчи-почтальон. — Тащи-ка чай да послушаем, что там стряслось.

— Мама, за что тот дядя ударил тебя? — снова настойчиво спросила Светланка.

Кемал-ага не отпустил меня в Ашхабад. «Не столь мы богаты, чтобы кадрами разбрасываться, — заявил он. — Звонил в райком, звонил в райисполком — меня там поддерживают. Работой тебя обеспечат, жильём обеспечат, детишек твоих определят куда следует. Мы тебя не обижали, и ты нас отказом не обижай». Да я и не отказывалась. Втихомолку радовалась, что именно так дело обернулось. Прикипело моё сердце к здешним местам да и семейная жизнь не игрушка — так запросто даже сломанную не выбросишь. Кажется, оборваны и обрублены нити, а всё на что-то надеешься, чего-то ждёшь.

В райцентре я закончила краткосрочные курсы учителей и стала работать в школе уже на вполне законном основании. С кадрами было действительно не густо, не зря Кемал-ага беспокоился, — и меня дополнительно определили в нарсуд, секретарём. Отказываться я не привыкла, хоть и очень неприятной оказалась должность — гадость всякую на бумагу записывать. Еламанчик немного прихварывал, и я пока не отдавала его в ясли — бабушка соседская присматривала. Зато Светланка была в круглосуточном детсаде. С ней что-то произошло после дурацкой выходки Тархана, она стала немножко сторониться меня. Я надеялась, что со временем всё войдёт в норму.

Как-то я поехала с учениками в подшефный колхоз. Там мы сушили дыни, которые потом шли на фронт, в госпитали, для раненых бойцов.

Вернулись поздно. Нянька Еламана встретила меня бестолковыми причитаниями:

— Вах, Алма-джан!.. Вах, Алма-джан, горе мне!..

Никак не могла я взять в толк, что случилось. Оказалось, пропал Еламанчик. Играл во дворе, калитка заперта была, нянька отлучилась буквально на одну минуту, а он взял и пропал, непонятно как отперев калитку.

— Не осталось двери, в которую не стучалась бы, разыскивая! — стонала она. — Человека не осталось, у которого не спрашивала о ягнёночке нашем! Вах, горе мне, горе!

Нетрудно представить моё состояние — трудно словами его передать. Я обегала весь райцентр, по несколько раз заходила к знакомым, лазала, как шальная, по задворкам и арыкам. В милиции сказали, что примут все меры, бабушка, мол, даже фотокарточку пропавшего мальчика принесла, но пока в отделении один дежурный, остальные на областном совещании.

Я была сама не своя, ночь напролёт по улицам пробродила. У пас болтали, будто есть такие, которые маленьких детей для страшных дел воруют.

Утром злополучная бабушка привела двух своих сверстников с бородами. Они посовещались и определили, что мальчик утонул в арыке. Час от часу не легче!

Мы взяли небольшой казан, пустили его в магистральный арык вверх дном. Где лежит утопленник, там казан и остановится. Я шла со стариками вся заледеневшая от ужаса. Но казан просто-напросто застрял на водоразделе. Тогда один из стариков сказал:

— В воде мальчика нет.

А второй подумал и спросил:

— В доме отца его искали?

Господи, да как же я забыть могла, что недавно Тархана встретила в райцентре! Такими тоскливыми глазами он на Еламанчика посмотрел! А сам с какой-то женщиной шёл — симпатичная, молодая, но очень уж сильно накрашенная. И юбка — колени видать.