Курбандурды Курбансахатов - Сияние Каракума (сборник)

Он снова запнулся и умолк. Оразгюль, тихонько покачивая головой, стреляла в мужа глазами и как бы подталкивала его: «Ну, говори же!». Но тот молчал, облизывая губы. Тогда Оразгюль, выведенная из себя его безмолвием, повела речь сама, прикрывая рот яшмаком.

— Это хорошо, отец, что вы собираетесь ещё одной невесткой обзавестись. Я и направила к вам Атака, дескать, не сиди, будто чужой, иди, разузнай, что и как… Надо, мол, во всём тут разобраться, обмозговать… Так ли, сяк ли, не угодить бы нам в места неведомые, незнакомые! Ведь Чопан ребёнок совсем…

Атака Хайдар-ага женил ещё в тридцать четвёртом году. Все свои сбережения сложил, но выстроил для сына дом из обожжённого кирпича. Однако самому старику всё это отнюдь не пошло на пользу. Оразгюль сразу же, как пришла в их семью, тотчас объявила: и дом ей не по нраву, и вообще всё не так, как ей хотелось бы. А когда, после свадебных торжеств, настало время выходить на работу, Оразгюль разыграла целый спектакль. Представила, будто с ней нервный припадок, — захохо-тала, как безумная, кинулась на бригадира, а потом — хлоп в обморок…

С этого дня в колхозе так и считали её «припадочной». И когда заходила речь о работе, имя Оразгюль не упоминалось. А на самом-то деле была она женщина здоровая, крепкая. День-деньской, ребёнка посадив себе на загорбок, сновала по селу из конца в конец, сплетни собирала. А хлопот по дому терпеть не могла, и всё время была озабочена одним: как бы перевалить их на кого-нибудь другого…

— Есть у моего брата дочь, прекрасная девушка, — заводила она речь уже не раз. — Подрастёт Чопан, вот её и сосватать бы…

Однако ни Хайдар-ага, ни Боссан-эдже к её речам, по-видимому, не прислушивались. Сообразив это, Оразгюль принялась исподволь настраивать Атака против родителей. Так и на сей раз именно она мужа погнала к отцу и сама вслед за ним явилась, чтобы подбодрить его и заставить говорить. Эту её уловку Хайдар-ага, разумеется, тотчас разгадал. Однако вида не показал, соблюдая приличие. И всё-таки он не смог долго терпеть уловки корыстной бабы и то, что Атак под пятой у неё, двух слов связать не может и не смеет ему, родному отцу, поглядеть в глаза. Раздражало старика и то, что приходится с другими обсуждать, высказывать свои сокровенные мысли и намерения.

— Давай-ка оставим этот разговор, — сказал он наконец с таким видом, будто речь шла вовсе не о Чопане, младшем сыне. — Кто там и где высмотрел себе невесту, нам дела нет.

Никто не вымолвил ни слова. Только ребёнок на руках у Оразгюль расшалился, что-то пытался сказать, ручонками тянулся к лицу матери. Она толкнула его, прикрикнула: «Лежи у меня!». Ребёнок захныкал, запищал.

— Вах, ну оставь, ну что тебе сделал невинный ребёнок! — тотчас укорила её свекровь Боссан-эдже. Она протянула руки к ребёнку, но тот испуганно прижался к матери. Оразгюль сообразила: успеха ей не добиться, «Будь неладен той, который вы замышляете!» — выругалась она про себя и, круто повернувшись, вышла из кибитки. Вслед за ней поднялся и Атак.

— Даже пальцем не пошевельнём для этого тоя, слышишь? — довольно громко сказала Оразгюль мужу, когда оба очутились во дворе. — Даже поглядеть не придём.

Хайдар-ага, однако, не расслышал слов невестки, да и не старался расслышать. Он снова принялся размышлять о том же: кто такая Айсона-эдже? И что у неё за дочь, каким человеком себя покажет?

— Сдаётся мне, Боссан, ты должна бы знать эту самую Айсону, — проговорил он наконец.

Верно, Боссан-эдже, оказывается, эту женщину хорошо знала. Село, где жила Айсона, было расположено неподалёку. В школе, где учился Чопан, училась и дочь Айсоны. «Вот там и нужно искать корни», — подумал Хайдар-ага.

— Кажется, знавал я и покойного мужа этой Айсоны, — проговорил он вслух. — Как-то в молодые годы даже вместе с ним к одному баю батрачить нанялись. Мягкий был парень, незлобливый. Надул нас обоих бай, а он только головой качает, бедняга: провели, мол, нас, что тут поделаешь…

— Как же, и я помню, видала не раз, — подхватила Боссан-эдже. — Недолго ему довелось пожить после того, как женился. Вроде и был у них только один ребёнок, дочка. Огульдженнет её зовут, если не ошибаюсь. Ну, если эта девушка пришлась по сердцу нашему Чо-панчику, ничего дурного нет… И будто чуяло моё сердце, когда увидала я её на днях… Повела корову поить к колодцу, гляжу, а она воду из того колодца достаёт. Немного погодя и мать её подошла. Айсона, голубушка, ещё и сейчас красива лицом. Я ведь её смолоду знала… Тогда-то была красавица, прямо глаз не оторвёшь… Младший брат Кытык-бая всё преследовал её, житья прямо не давал. Чуть-чуть до худого дело не дошло, опозорил бы девушку. На богатство своё надеялся, хотел ей голову вскружить. Бедняжка Айсона немало горя вытерпела. Помню, и мне тогда жаловалась на свою долю. Я говорю: что, мол, поделаешь… Коли ты бедняк, так хоть и тушу верблюда разделят, а тебе всё равно даже кусочка не достанется…

Хайдар-ага долго сидел, уставившись в одну точку. Думал он теперь об одном: «Из таких вот разговоров, что сейчас тут вели сын со старшей снохой, разве не ясно, что они против нашего намерения дочку Айсоны взять невесткой в дом». Эти мысли вселили тревогу в его душу.

— А даст ли Айсона положительный ответ? — спросил он жену.

— Э, отец, не мучай ты себя! Бедняжка, небось, только и ждёт сватов… Так что не терзай душу.

Хайдар-ага на это ничего не сказал. Всё-таки на сердце у него было неспокойно — будто заноза впилась. Несколько дней после того ходил он задумчивый. Тревожился, спрашивал себя: «Добрая ли семья, с которой предстоит породниться? А то, бывает, скажешь, что сватом приходишься такому-то, — засмеют люди…» Не пожалел времени, выведал про Айсону всё до седьмого колена. Однако ничего не услышал такого, что порочило бы род её самой или покойного мужа. После этого, выкинув из головы и сердца все сомнения, Хайдар-ага сам решил отправиться в качестве свата.

Оказалось, Айсона-эдже с дочерью жили в приземистой глинобитной мазанке. Всё тут было в образцовом порядке: чистота, паласы разостланы гладко, без морщинки, одеяла и подушки аккуратной стопой сложены в нише. Сама хозяйка встретила гостя приветливо и учтиво, только в начале разговора чувствовала себя немножко стеснённой. Когда гость появился на пороге, дочь, Огульдженнет, молча сидела в стороне от почётного места, занятая рукоделием.

Мать и дочь признали Хайдара, и цель его визита в тот же миг стала ясной обеим. Дело в том, что накануне Чопан и Огульдженнет условились, что откроются родителям.

Вошёл Хайдар-ага, но Огульдженнет не вскочила на ноги и не выскользнула вон из комнаты. Даже глазом не повела, не проявила нетерпения и любопытства. Напротив, она сделала вид, что приход гостя её вовсе не касается, и продолжала орудовать иглой, увлечённая шитьём.