Гюнтер Хофе - Заключительный аккорд

Господин военный судебный советник чуть не задохнулся.

Офицер по разложению войск противника боялся, даже пошевелиться.

«Что им уже известно? — лихорадочно думал Хельгерт. — Кое-что, видимо, удалось выудить у Шнелингера. У тяжело раненного не так уж трудно узнать что-нибудь. Теперь они будут оперировать тем, что им известно, надеясь узнать у меня остальное. Важно не проговориться на допросах».

Прежде всего он может молчать, не отвечать ни на один из поставленных ему вопросов. Хельгерт вспомнил, что, согласно Гаагской конвенции, он обязан сообщить только свою фамилию и воинское звание, а это он уже сделал;

Ночью Хельгерт долго не спал, раздумывая, как вести себя, и вдруг его бросило в жар. Он совершил непоправимую ошибку, назвав себя, так как в глазах фашистских судей он не военнопленный, а перебежчик и изменник. Следовательно, интернациональные правила на него не распространялись. Назвав себя, он поставил под удар свою жену Ильзе, которая носила его фамилию, и своего отца, дни которого на свободе теперь наверняка сочтены. Подумав об этом, Хельгерт даже застонал от обиды.

— Ваш красный шеф Тарасенко не обрадуется вашему провалу, — как бы невзначай бросил полковник.

Но Хельгерт и виду не подал, что испугался. «Выходит, о Тарасенко они уже знают, — подумал он. — Этого можно было ожидать. Что же мне делать дальше? Если я буду молчать, они начнут меня пытать. Если же и это не даст желаемых результатов, они устроят надо мной короткий суд и приговорят к смерти. Могу ли я допустить это? Мне, немцу, когда я перешёл на сторону Советской Армии, поверили. Моя смерть может повредить друзьям.

Следовательно, я должен жить на свободе, а для этого мне нужно выкарабкаться из этой клетки. По как? Такое возможно только с помощью советских товарищей».

Задание, с которым его сюда послали, должно быть выполнено, следовательно, для его выполнения сюда пришлют новых товарищей. А вот останется ли он, Хельгерт, до этого времени в живых, ответить трудно.

Прежде всего необходимо предупредить о случившемся Тарасенко. Это сделают Григорьев, Хейдеман и Руди Бейдер, которые проберутся через линию фронта.

Хельгерт понимал, что ему нужно потянуть время. Может, тогда он останется в живых… Нужно… Однако, отказавшись давать показания, он вряд ли сможет долго водить за нос фашистов.

Быть может, есть смысл прибегнуть ко второй возможности: поддерживать у фашистов интерес к собственной персоне, заинтересовать их сведениями, которые не имеют ничего общего с заданием, но покажутся фашистам ценными.

«Почему советскую разведку так интересует наш корпус? — думал полковник фон Зальц. — Сорок шестой танковый корпус прикрывает Варшаву. Разве этот корпус их не интересует? Они могли бы тайно высадиться в расположении восьмого армейского корпуса. Могли бы, но они почему-то высадились именно здесь. Были ли в их группе русские? Нужно будет его чем-нибудь угостить, чтобы затем легче было вызвать на разговор».

— Не хотите ли чашечку кофе, Хельгерт? — предложил полковник.

Фриц не отказался от кофе.

Фон Зальц был доволен своей тактикой допроса.

Военный судебный советник в душе благодарил бога за то, что допрос пленного взялся вести лично начальник штаба корпуса, с его согласия, разумеется.

Хельгерт, воспользовавшись крохотной передышкой, лихорадочно думал о том, чем бы сейчас можно было заинтересовать врагов. Им, разумеется, нужна конкретная информация: численность войск, их вооружение, состав резервов, пути подвоза, средства связи. Их интересуют тактические и стратегические цели командования, даты, оценки, фамилии…

Немецкие и русские фамилии. Назвать их — значит встать на путь предательства. Опять тупик. Тогда как же можно спасти собственную жизнь? Хотя, откровение говоря, речь идёт не о собственной жизни, а о скорейшем окончании этой разбойничьей войны, «Но разве ты имеешь право наводить гитлеровскую разведку на других людей? Разве можешь ценить самого себя дороже других товарищей, русских или немцев? Когда Тарасенко разъяснял нам обстановку, всё было понятно, но теперь всё словно в тумане. А страх перед смертью становится всё сильнее и сильнее. Следовательно, остаётся одно: собрать воедино всё своё мужество и умереть достойно. А о достойности следовало бы подумать и раньше».

Мысли громоздились в голове Хельгерта, наскакивали одна на другую, а он не спеша пил кофе, стараясь выиграть время.

«Я не имею права опускать руки, — мысленно приказал он себе. — Нужно всё начать сначала».

Вопросы, которые были заданы ему до этого, свидетельствовали о том, что у врагов нет определённого плана. Простое зондирование. Значит, нет ещё необходимости отвечать на их вопросы. Главное сейчас заключается в том, чтобы выиграть время. Голова сильно болела после удара прикладом. Попытка сосредоточиться на чём-либо причиняла боль.

Хельгерт провёл рукой по глазам и глубоко вздохнул.

— Я вижу, что вам нужна передышка для того, чтобы всё обдумать, — проговорил полковник, а про себя подумал: «Плеть тебе нужна хорошая». — Чтобы немного освежить вас, мы хотим совершить вместе с вами небольшую прогулку на машине по окрестностям, что, как я полагаю, в любом случае освежит вас.

Во дворе стояла штабная машина. Позади Хельгерта сел офицер разведки. Водитель, видимо, уже знал, куда ему следует ехать.

Зимний пейзаж о голыми деревьями. Ослепительно блестящий снег. На горизонте силуэт небольшого города. Затем кромка далёкого леса. Парный пост. После него машина свернула в сторону леса.

— Давайте разомнём немного ноги, — предложил полковник и усмехнулся.

Хельгерт неторопливо вылез из машины. На нём всё ещё был маскировочный костюм, подпоясанный ремнём с портупеей.

Они пошли по тропке меж огромных старых ив, и вдруг Хельгерт остановился, увидев сидевшего на земле человека, который прислонился спиной к стволу дерева.

На мужчине был такой же, как и на нём, маскировочный костюм. Мужчина обессиленно склонил голову на грудь. Это был Шнелингер. Перед ним стояло несколько вооружённых жандармов.

— Хельгерт, подойдите ближе! — Голос был резким, насмешливым. — Или, быть может, вы уже не желаете видеть своего сообщника?

До Шнелипгера было не более тридцати метров. Он как-то странно покачнулся в сторону и мешком свалился в снег.

К упавшему Шнелингеру подошёл судебный военный советник и с любопытством наклонился над ним.

«Если бы я мог броситься к Шнелингеру, — мелькнула у Хельгерта мысль. — Поддержать его! А что потом? Они схватят меня, оторвут от него и сделают то, что и замышляют».

Один из жандармов усадил раненого на место. Шнелингеру трудно было даже сидеть. Он медленно открыл глаза и уставился прямо перед собой, затем его взгляд остановился на Хельгерте.