Гюнтер Хофе - Заключительный аккорд

Снаружи хлопнула дверь.

«Наверняка это Майснер принёс ужин из полевой кухни», — подумал Генгенбах.

Без стука открылась дверь, и кто-то вошёл в бункер. Удивлённый обер-лейтенант повернулся к двери. На пороге стоял капитан в каске, за ним виднелись два жандарма.

— Обер-лейтетант Генгенбах, вы арестованы за попытку совершить преступление. Наденьте шинель и следуйте за мной, не привлекая к себе внимания! — строго произнёс капитан.

Оба жандарма продолжали стоять возле капитана, держа в руках пистолеты.

Капитан взял в руки ремень с кобурой, принадлежащий командиру батареи, достал из кобуры пистолет.

Не отдавая себе отчёта, Генгенбах надел на голову фуражку и снял с крючка шинель.

В проёме двери он увидел фигуру Альтдерфера.

Правое колено у Генгенбаха нервно подёргивалось, когда он отдавал честь офицеру, который остался в бункере. Он не смотрел ни налево, ни направо. Ему казалось, что его участь окончательно решена.

Генгенбах попытался собраться с мыслями.

«Клазен — начальник штаба. Не может быть, чтобы он ничего не знал о готовящемся аресте. Ему было совсем не трудно предупредить меня, но он этого не сделал, — значит, он вторично совершил предательство».

Генгенбаха посадили в машину и повезли в неизвестном направлении.

Обер-лейтенант Науман, получив приказ, принял батарею утром 28 ноября. Спустя час после прибытия на батарею он приказал построить весь личный состав и сообщил, что Генгенбах неожиданно выехал в длительную командировку. О времени его возвращения он предусмотрительно умолчал.

— Тот, кто любит железную дисциплину, может у меня добиться многого, — заключил свою речь перед солдатами Науман.

За несколько дней до того, как они решились перейти на сторону Советской Армии, Эрвин Зеехазе спросил Генгенбаха:

— Скажи, тебе нелегко далось такое решение?

— Теоретически — нет.

«А теперь вот взял да и бросил нас на произвол судьбы. И я тоже хорош: так ошибиться в человеке… Длительная командировка… Что это за штучки? Нужно будет поговорить с Мюнхофом, возможно, он знает какие-нибудь подробности», — думал Эрвин.

Сославшись на необходимость получить запасные части, Зеехазе поехал в штаб дивизиона, где и разыскал Мюнхофа.

Сегодня утром Альтдерфер вызвал меня к себе и сказал, что мы вместе с Клазеном должны выехать в Будапешт, — начал рассказывать Мюнхоф. — «В Будапешт?» — удивлённо спросил я его. «Да, — ответил он. — Вы будете допрошены по делу Генгенбаха как свидетель. Вы и обер-лейтенант Клазен». — «По делу Генгенбаха как свидетель?» — «Да-да. Вы ведь в августе были в Нормандии, не так ли? Ну вот видите; В то самое время, когда Генгенбах вместе с вами и вахтмайстером Линдеманом выбирался из котла окружения. Об этом вас и будут спрашивать».

— А где же находится сам Генгенбах? — спросил Зеехазе.

— Этого я не знаю.

— Возможно ли, что он вовремя смылся?

— Возможно.

— А обо мне Альтдерфер не спрашивал? — поинтересовался Зеехазе.

— Нет.

— А что сказал Клазен?

— Он пришёл ко мне вскоре после этого разговора. Пришёл и спросил: «Командир с вами уже разговаривал?» Я кивнул. Он полагает, что мы должны заранее договориться. Меня во время освобождения Генгенбаха не было в городе. Они же сидели в автомашине и, следовательно, не имеют к этому никакого отношения. Короче говоря, никто из нас точно не знает, где был Генгенбах после обеда двадцатого августа.

— Я тогда сказал Клазену, что приведу Альтдерфера. — Зеехазе почесал затылок.

— Об этом мы не говорили.

— Ты же знаешь, что я тогда вздул Генгенбаха.

— Да, Линдеман рассказывал мне об этом.

— Любопытно то, что меня никто не хотел держать возле себя.

Мюнхоф пожал плечами.

Зеехазе вернулся обратно в Банкеши. Интересно, стрелял Генгенбах в Альтдерфера или нет? Он допускал и то и другое и был опечален тем, что слишком мало знал о своём исчезнувшем союзнике, чтобы правильно судить о нём. А как ему помочь? Чем? Кто все эти сети плетёт? Нет никакого сомнения: сам Альтдерфер. А если это так, то нужна пойти к нему и сказать: «Это я выручил тогда Генгенбаха». А потом я могу искать скромное местечко для своего погребения. К тому же Генгенбаху всё это нисколько не поможет. Мюнхоф, прощаясь, сказал мне: «Скоро нашу дивизию перебросят на Западный фронт. Но до этого Альтдерфер, Клазен и сам я должны будем съездить в Будапешт и дать там показания по делу Генгенбаха…»

Голова у Зеехазе шла кругом: неужели ему в одиночку придётся переходить на сторону красных? Однако прежде, чем решить этот вопрос, он должен всё разузнать о своих товарищах.

Картины местности менялись с калейдоскопической быстротой. Сначала промелькнул силуэт железнодорожного моста у Комарома, под многочисленными опорами которого неслись мутно-жёлтые воды Дуная. Затем епископский собор в Эстергоме и громада дворца на горе над дорогой, длинный остров посреди реки. Потом остроконечные шпили соборов Будапешта, перекрашенные в серый цвет, чтобы вражеские бомбардировщики не могли разбомбить исторические памятники. А что же люди?

Мысленно Генгенбах вернулся в Банкеши. Когда мотор машины, на которой его увозили, взревел, Генгенбах сразу помрачнел. Он почти не замечал, через какие города и населённые пункты его везли. Вспомнил он о них только первого декабря, после того как ему зачитали приговор, после чего его повезли по направлению к Австрии.

Везли его быстро по берегу Дуная, второй по величине реки Европы.

Временами над Дунаем появлялись самолёты с красными звёздами на крыльях, которых никто ничем не мог отогнать.

«В нескольких километрах севернее Комарома остался Эрвин Зеехазе. Интересно, что он обо мне сейчас думает? Утром он наверняка узнает о моей незавидной участи. Вот и к Дьёру подъезжаем. — Машина резко затормозила на избитой снарядами улице. — Государственная граница проходит по северному берегу озера Нейзидлер. Будто свастика может украсить границу».

Далее дорога шла на Вену. Домой, в рейх, но домой ли?

В Штутгарте двое молчаливых охранников, сопровождавших Генгенбаха, сдали его на ночь на гауптвахту в городскую комендатуру, а сами начали бесцеремонно интересоваться у жителей местной обстановкой.

Задолго до восхода солнца охранники забрали Генгенбаха с гауптвахты. Когда он очутился на улице незнакомого ему города, ярко светило зимнее солнце. В голове, как ни странно, всё ещё роились мысли о Будапеште, и лишь потом он подумал о гауптвахте, вспомнил, что первым делом его подтяжки и содержимое карманов исчезли в специальном ящике. Остался в памяти ещё и половник чуть тёплого супа-баланды.

На допросе Генгенбаху показали увеличенную групповую фотографию, в центре которой был генерал Круземарк с бокалом вина в руке. Он был единственным, кто не снял фуражки. Слева от генерала улыбающийся Альтдерфер, рядом с ним циник Науман. Ещё левее обер-лейтенант Рудольф и адъютант командира полка капитал фон Грапентин. Лица у двух последних серьёзные. Их уже нет в живых: Рудольфа разорвало бомбой, а Грапен-тина застрелил в Нормандии штурмбанфюрер CС Дернберг.